Дикари. Дети хаоса

— Вы понимаете, что я вам говорю? — спросила женщина. — Я хочу, чтобы вы сейчас пошли с нами, хорошо? Мы отвезем вас домой.

Женщина подошла ближе и осторожно завернула ее в одеяло, затем так же осторожно повела к остальным и поджидающей лодке.

Она, Куинн, легко смогла бы убить каждого из них, если б захотела. Эти глупцы, эти дети, они даже не успели бы ничего понять.

Но она не будет нападать, она пойдет с ними. Почему — она и сама не знала.

Возможно, где-то глубоко внутри нее все еще осталась частичка той чуткой и нежной женщины, которая упала бы на колени и расплакалась перед лицом такого чудесного спасения. Возможно, однажды она сможет снова вызвать в себе ту женщину и вернуть к жизни. Как давно остывший труп.

А пока были лишь огонь… смерть… страдания.

И кошмары. Мучительные кошмары.

Когда ее вели в маленькую лодку, она в последний раз оглянулась на огненный ад за спиной. На остатки этого страшного места, которое отняло у нее и дало ей очень многое.

Глаза у нее горели красным огнем.

А может, они просто отражали бесконечное пламя.

Знать наверняка это было невозможно.

Пока.

Дети хаоса

Посвящается Мелани Максвелл, лучшему учителю и добрейшему человеку.

Я никогда не забывал того, что вы сделали для меня. Мне очень вас не хватает.

В греческой мифологии ХАОС — это первозданная пустота, из которой появилось все сущее.

Как люди, перед смертью мы все равны.

Публилий Сир

Лето 1978 года

Некоторое время мы все стояли и смотрели, как он умирает.

— По-моему, мы только что убили Бога.

Каким-то образом, несмотря на шум ветра и дождя, я понял, что эти слова произнес Джейми, хотя не был уверен, что правильно их расслышал. Голос у него был тихим и лишенным эмоций. И пока мы все стояли под дождем, промокшие и тяжело дышащие, ни Мартин, ни я ему не ответили. У наших ног лежал покрытый шрамами человек, почти все тело у него было в свежих ранах. Мартин все еще держал меч, сжимал его обеими руками, как бейсбольную биту, только направив острием в землю. Огромное лезвие покрывала смесь дождевой воды, крови и кусочков мяса, излишки которой равномерно стекали с него в бурьян. Все это походило на какой-то горячечный сон, на что-то далекое от реальности.

Какой же сильный был в ту ночь дождь. Лил с неба, хлестал по веткам деревьев в лесу, по крышам домов, затоплял береговую линию и барабанил по земле, пробивая в ней маленькие ямки, затем, переполнив их, устремлялся бурными ручьями через все поля и тротуары, подъездные дорожки и улицы. В Нью-Бетани пришло живое нечто, огромная, неудержимая жидкая сущность, распростершая свои щупальца над городом и окрестностями. Топя одних и крестя других, она все приводила в движение, казалось заставляя плыть даже то, что наиболее крепко держалось за землю. За бушующей стихией с жутким безразличием наблюдала зависшая над городом гряда темных облаков. Сквозь них, словно маяк в этой темноте и ослепляющем дожде, вызывающе светила необычно яркая луна.

Вдали темнел парк развлечений. Лишь колесо обозрения продолжало работать и медленно вращалось под дождем, обеспечивая дополнительное освещение работникам, которые носились вокруг и закрывали различные аттракционы и киоски.

Именно на фоне этого колеса, жутко крутящегося над темным горизонтом, я впервые увидел шрамовника. Под дождем, в лунном свете, он походил на жертву пожара, и я принял его за работника из шоу уродов. Несмотря на невысокий рост, он был довольно плотным и мускулистым, а в его походке чувствовалась сила и удивительная грация. Лишь когда он вышел из бурьяна и пересек разделяющую нас грунтовку, я понял, что он направляется к скромному лагерю. Он установил старую палатку с небольшим брезентовым навесом у входа. Рядом когда-то горел костер, но дождь давно погасил его, оставив круг камней, побитую сковородку и жестяную кофейную кружку, стоящую в раскисшей куче грязи и золы.

Сперва я думал, что у человека обожжены лишь лысина, лицо и шея, но потом он прошел в центр лагеря, посмотрел на ночное небо, медленно расстегнул и снял с себя рубашку, уронив ее на землю. Она была мятой и рваной, как и штаны с курткой, а рабочие ботинки — изношенными настолько, что от подошвы мало что осталось. Похоже, маленькая палатка, одежда и несколько разбросанных вокруг лагеря предметов являлись единственными его пожитками. Мои глаза были по-прежнему прикованы к верхней части его тела. Страшные шрамы покрывали рельефную грудь и спину, плечи и руки — жуткая нарезка кошмаров, впечатавшаяся в его кожу, словно дьявольские клейма. На лопатках была вытатуирована большая надпись готическим шрифтом. Всего одно слово:

«ХАОС».