Дикари. Дети хаоса

Я взглянул на маленькую табличку, стоящую на дешевом столике, заваленном старыми потрепанными журналами. По обе стороны от столика тянулись ряды таких же дешевых стульев, большинство из которых пустовали, но на одном сидел пожилой растерянный мужчина, а на другом — грузная женщина в спортивных штанах, держащая в руках двух спящих маленьких детей и сумочку, размером с чемодан. Чуть дальше молодой человек на костылях доставал своей болтовней волонтершу в цветастом халате. Я бывал в этой больнице, правда, несколько лет назад. Прежний зал ожидания отделения неотложки был закрыт, огорожен листами гипсокартона и обтянут желтой лентой. И его функцию теперь выполнял коридор. В дальнем конце находилась стена, почти полностью сделанная из стекла. Ночь за ней казалась размытой из-за сильного ливня, который начался еще днем и, похоже, не думал останавливаться.

Почему-то этот дождь казался очень уместным, хотя я не мог понять почему.

Неосознанно я начал мысленно писать, впитывая в себя все окружающее, как делал уже несколько лет. Переплетал это с эмоциями и пылающими во мне мыслями, формируя историю, которую, как я знал, смогу в какой-то момент использовать. Целиком или частично — неважно. Все имело ценность. Все пригодилось бы, каким бы неприятным оно ни было. Я понял это очень давно. Больно вам или нет, всегда ловите момент, обращайте внимание на то, что другие принимают как должное, прислушивайтесь к постоянному окружающему вас шуму, прорабатывайте возможности, точки зрения, конфликты и возможные решения. Заприте все в мысленный ящик, чтобы потом можно было использовать.

Не то чтобы это добровольный процесс. Вовсе нет. Писатели всегда начеку, и мы ничего не можем с этим поделать. Должно быть, оно мало отличается от того, что испытывают шизофреники, — все эти голоса, постоянно бормочущие тебе в ухо и отказывающиеся заткнуться.

Таково уж душевное состояние писателя. И это хорошо.

Я больше часа расхаживал перед фонтанчиком для питья и туалетом, когда наконец из-за угла появилась Триш, скорее рассерженная, чем обеспокоенная. По ее взгляду я тут же понял, что Джиллиан жива.

— С ней все в порядке? — спросил я, встречая Триш на полпути.

— Напуганная, несколько синяков и царапин от подушки безопасности, но все остальное, слава Богу, в порядке.

— Что, черт возьми, случилось?

— Машина, в которой она находилась, проехала на перекрестке на красный свет, и какой-то парень на грузовике врезался ей в бок. — Триш поморщилась, будто до нее только дошел смысл этих слов. — Машина ремонту не подлежит. Полицейские сказали, что нашей дочери повезло.

— Что она делала там посреди ночи?

— Не говори со мной таким обвиняющим тоном, Фил. — Голос у нее был на удивление спокойным, но я прекрасно знал, что это всего лишь ширма. Когда Триш была по-настоящему взбешенной, она вела себя очень тихо. — Похоже, ее подружка Эми решила украсть машину у отца и устроить покатушки. У нее даже нет прав, ей столько же лет, что и Джиллиан, можешь в это поверить? И наша доченька, как образец благоразумия, решила, что будет неплохо составить ей компанию. Она выскользнула из дома, когда мы уже легли спать.

Хорошо, что из меня еще не выветрился весь кайф.

— Почему она так поступила?

— Потому что ей пятнадцать, ее бунтарский период в полном разгаре, и она настоящая заноза в моей заднице — вот почему. И я уже устала от этого дерьма. Ты все еще думаешь, что она маленькая девочка, но это не так. Ты видишь ее лишь изредка. А я живу с ней каждый день.

— Ты же сама этого хотела.

— А ты нет? — Триш выгнула бровь. — Детям необходимо постоянство. Ты — ненадежен, и это мягко сказано. Брось, Фил, мы оба знаем, что тебе нельзя доверить даже хомячка, и уж тем более мою дочь.

— Нашу дочь. И я всегда хорошо о ней заботился.

Триш хотела возразить, но передумала. Была слишком вымотана, чтобы спорить. Она сникла, будто ее ударили кулаком в живот и реакция на это проявилась только сейчас.

Несмотря на усталость и учитывая все обстоятельства, выглядела Триш не так уж и плохо. В отличие от меня, набравшего в среднем возрасте пару лишних футов, она довольно сильно похудела. Даже слишком, подумал я. Она выглядела голодной. Волосы были зачесаны вперед и короче, чем в молодости. И хотя Триш красилась, последний визит к специалисту она, очевидно, пропустила, поскольку вдоль линии роста волос появились несколько седых корней. Морщины на лице стали более заметными, чем обычно, но она не пользовалась косметикой. Даже спустя все эти годы я по-прежнему не мог смотреть на нее, не испытывая никаких чувств. Триш была единственной женщиной, которую я когда-либо любил. И хотя я с трудом выносил ее в эти дни, она была матерью моего ребенка. Джиллиан навсегда связала нас вместе, хотели мы того или нет.

— Я была недостаточно строгой, — сказала она. — Сегодня детям нельзя давать слишком много свободы. Джиллиан нужен более жесткий контроль, и после этого небольшого фиаско она его получит, уж поверь мне. Устрою ей домашний арест и лишу всех привилегий — мобильника, компьютера, всего.