Дихроя. Дневники тибетских странствий

«Зачем я туда еду? Еще несколько месяцев назад я грезил тем, что ее увижу, а теперь это – всего лишь дежурный визит, нужный, чтобы отчитаться перед Савельевым и остальными…»

Казалось, грустная мысль, но нет – Цыбиков, напротив, был весьма воодушевлен. Только не перспективой посетить старый город с множеством памятников, вовсе нет; востоковед искренне радовался тому, что теперь, кажется, научился видеть картинку шире, чем раньше, четче, чем раньше, отделять важное от неважного.

«Думал, зачем тут столько золота вокруг?»

Цыбиков вздрогнул и огляделся по сторонам. Голос звучал в голове, но доносился как будто извне.

«Ну вот, опять…»

«Что – «опять»?»

«Опять – как вчера…»

«Вчера, сегодня… Ты реально думаешь об этом? Лучше скажи, думал ли ты, зачем тут столько золота? На крышах, на статуях… везде!»

«Ну… традиции».

«Традиции… Золото ослепляет. Ты смотришь сверху, издалека – так богато все, так дорого… А подходишь ближе – там за щепотку риса готовы друг друга убивать… Оно, конечно, плевать, просто такой контраст, вот и сказал тебе…»

Голос стих и, сколько Цыбиков ни пытался воззвать к нему, так больше и не проявил себя. Растерянный, востоковед посмотрел на чашку с дымящимся отваром дихрои, которая стояла на полу рядом с его лежаком.

«Дело в ней? Из-за нее у меня в голове поселился этот голос?»

Цыбиков нарочно провоцировал своего странного внутреннего собеседника, но тот так и не вернулся. Теперь на смену растерянности пришло разочарование: разговор показался востоковеду довольно… увлекательным.

– Все в порядке, Гомбожаб? – сонно поинтересовался Жаргал.

Цыбиков повернулся к нему: слуга лежал и, щуря заспанные глаза, недоуменно взирал на хозяина.

– Да, в порядке, – буркнул востоковед. – Спи.

– Как скажешь, – пробормотал Жаргал и тут же уснул, как и велел наниматель.

Цыбиков некоторое время наблюдал за тем, как вздымается одеяло – синхронно с дыханием спящего слуги.

«Хорошо жить просто, – подумал Гомбожаб. – Думать только о том, что съесть или выпить. Следовать за кем-то, выполнять его мелкие поручения и получать за это какие-то деньги… не забивая себе голову мыслями о том, почему у храмов позолоченные крыши, а внутри храмов – позолоченные статуи, посвященные давно умершим людям… Почему об этих давно умерших людях заботятся больше, чем о тех, кто живет здесь и сейчас?»

Цыбиков уже в открытую взывал к внутреннему голосу, но тот молчал. Поняв, что все старания бесполезны, Гомбожаб допил остатки отвара дихрои и лег спать – завтрашним утром им предстояло долгое путешествие по реке Уй.

Голос не вернулся даже тогда, когда глаза востоковеда уже сковала дрема.

Проснувшись утром, Цыбиков скользнул взглядом по комнате. Солнечный свет, который худо-бедно освещал интерьер обиталища Октая, причудливым образом озарил столик со стоящим на нем чайником, как бы намекая на скорое чаепитие, и Гомбожаб невольно улыбнулся.

– Доброе утро, – поприветствовал его хозяин.

Повернув голову, Цыбиков увидел, что Октай сидит с книгой у дальней стены.

– Доброе утро, – ответил Гомбожаб.

– Ты улыбаешься, – сказал хозяин. – Хороший сон?

– Хорошее настроение, – усмехнулся Цыбиков.

Он сел и принялся одеваться. Пока залезал в штаны, покосился в сторону лежака Жаргала и с удивлением обнаружил, что слуга куда-то пропал.

– Он сказал, скоро вернется, – проследив взгляд гостя, пояснил Октай.

– Ну, хорошо, – пожал плечами Цыбиков.

Следуя советам Ампила, он положил в чашку пол-ложки дихрои и пошел к столику. Усевшись, востоковед налил себе кипятка и на время отставил чашку в сторону.

– Судя по твоему виду, поездка в Сэру не прошла даром, – заметил Октай.

– Не прошла, – подтвердил Цыбиков.

– Что тебя больше всего вдохновило?

«Отвар дихрои», – подумал Гомбожаб про себя, а вслух сказал:

– Все понемногу.

– Понятно… А я, когда прибыл сюда впервые, больше всего был поражен статуей Одиннадцатиликого! Ты ведь знаешь, что настоятель Чжялцань-санбо, при котором статуя попала в монастырь, был перерожденцем монахини Балмо, похитившей и спрятавшей Одиннадцатиликого в пещере?

– Я слышал об этой легенде, – кивнул Гомбожаб.

Воодушевление, с которым Октай рассказывал мифические и, в общем-то, совершенно неважные ныне факты, навевало на Цыбикова скуку. Он снова вспомнил о мыслях, посещавших его вчера.

«Красивые истории из прошлого, которые затмевают невзрачное настоящее… А, плевать. Их уже не переделать»

Глоток дихрои чуть замедлил поток его мыслей. Октай, кажется, говорил что-то еще, но востоковед давно перестал его слушать.

Вернулся Жаргал.

– Где ты был? – спросил Цыбиков.

– Молился, – ответил слуга и, потупив взгляд, добавил:

– Я ведь отсутствовал не слишком долго, Гомбожаб?

– Да нет, – равнодушно пожал плечами востоковед. – Все в порядке.

Полчаса спустя, распрощавшись с Октаем, Цыбиков и Жаргал отправились к реке, чтобы нанять лодку для путешествия в Цзэтан. Заплатив тибетцу за себя и слугу, востоковед расположился на корме. Приготовились к долгой дороге: плыть предстояло почти сутки. Хозяин же лодки неустанно греб и тянул некую заунывную песню. Велик был соблазн попросить тибетца замолчать, но Цыбиков воздержался.