Дикие питомцы

И говорит – слышала, марш в этом году вышел неважный? Читала вот эту заметку в «Нью-Йорк Таймс»?

Да-да, просто жуть, кривлюсь я.

Ну губах Нэнси появляется ухмылка, что должно означать – кого ты обманываешь? Я и правда читала статью, но все подробности вылетели у меня из головы. И если я попытаюсь сделать вид, что знаю о ситуации не меньше самой Нэнси, она в пух и прах меня разнесет. Мозг у меня до сих пор, как губка, сохраняет только места, настроения и впечатления. Хочу спросить, может ли считаться политической активностью стремление говорить да, только когда ты и правда согласна, и нет, когда не согласна. Но почему-то с Нэнси вся моя новообретенная сила кажется каким-то жалким ребячеством.

Поэтому я просто сообщаю ей – Эзра будет тут во время лунного затмения.

То есть тридцать первого? – сдвигает брови Нэнси. Это случится впервые с 1983 года.

Нэнси раздраженно морщится, но гримаса исчезает так быстро, что я не могу точно сказать, не померещилась ли она мне. Она всегда ужасно брюзжит после того, как проведет день в архиве. В этот раз я осталась в Нью-Йорке на Рождество, и общаться во время каникул ни она, ни я как-то не стремились.

Чего это ты рожи корчишь? – спрашиваю я.

Ты не говорила, что он собирается приехать.

Я сама только вчера узнала.

Нэнси бормочет себе под нос что-то вроде «тебя только пальцем помани», и я бросаю на нее уничтожающий взгляд.

Просто ты столько сил приложила, чтобы вылечиться. Не хочу, чтобы из-за него все пошло коту под хвост, поясняет она.

Это с чего бы?

Она отводит глаза и читает какое-то сообщение в браузере. А потом бросает – ни с чего. Только обещай, что не будешь сильно страдать, если что-то пойдет не так.

Я поскорее меняю тему. Мы еще не до конца пережили ссору, грянувшую после того, как она послала мне статью об Азизе Ансари.

Я ответила ей в Вотсап: Может, он просто бревно в постели?

Потом набрала: Вспомни, сколько раз ты имитировала оргазм с Пирсом.

Подумав, стерла это сообщение и написала другое: Меня жутко пугает, что мужчина может искренне считать, будто он занимался с кем-то сексом по взаимному согласию, а на деле оказаться грязным насильником. Но стоит мне подумать о том, как трудно запихнуть свой орган в тело человека, который этого не хочет… как начинают разбирать сомнения.

Нэнси ответила, что это очень типично для меня – даже в такой статье видеть лишь материал, помогающий понять, что чувствует мужчина. Мне стало обидно, что она не оценила мою попытку сформулировать свою точку зрения. Я прочла анонимный пост от женщины, которой, по моим представлениям, должно было быть столько же лет, сколько Тесс. Она писала, что каждый раз, когда она приглашала мужчину – друга или коллегу, не важно – на обед или чашку кофе, тот пытался затащить ее в постель. И в итоге она изобрела что-то вроде эротического джиу-джитсу. Стоило мужчине завалить ее на диван, как она мягко толкала его в грудь – раз, другой, а потом подныривала ему под руку. Он вставал, и это означало, что вечер окончен. Получалось, она превратила отказ в своеобразную хореографию, любому понятное физическое проявление согласия или несогласия. Знаю, Нэнси сказала бы, что опасно устраивать из такого ритуальный танец, но мне важно было узнать, что у мужчин и женщин все же существует возможность понять друг друга. Мне бы такой вариант подошел, но для своей дочери я бы его не выбрала. Однако чем дольше я читаю про #MeToo, тем яснее понимаю, что категоричность Нэнси – не единственный способ выражать солидарность.