Дикие питомцы

Эзра хочет встретиться на Таймс-сквер, потому что это недалеко от студии. Сэкономим время на разъездах, говорит он. Дождавшись, пока Нэнси накрепко застрянет в своей библиотеке, я отправляю ей сообщение.

Айрис 11:14: Цирк приехал. Я тебе напишу, когда можно будет возвращаться. Поработай пока где-нибудь в баре.

Нэнси 11:31: Где вы встречаетесь?

Вечно она пытается выпытать у меня все детали. Я отвечаю Таймс-сквер, а потом выключаю телефон. У Эзры в студии все равно сеть не ловит.

В первые недели после приезда Нэнси я делала вид, будто мы с Эзрой все еще на связи. Перечитывала его старые сообщения в телефоне. Но вскоре она стала нарочно отпускать всякие странные комментарии в самые неподходящие моменты и сеять во мне сомнения. Она в те недели вообще была жутко мрачная, постоянно читала про какое-то произошедшее в Ирландии изнасилование и переключала телик с канала на канал, пытаясь найти репортажи об этом деле. Я как раз собиралась поискать в интернете информацию об использовании соли в религиозных ритуалах, но тут Нэнси потянуло на разглагольствования. Сверкая глазами, она принялась в подробностях пересказывать мне тот случай. Девушка уже хотела уйти с вечеринки, а он взял и стащил с нее брюки. У нее были месячные. Начал все Пэдди Джексон, а Стюарт Олдинг потом к нему присоединился. В помещение заглянула какая-то женщина, но девушка не сопротивлялась, и она, увидев это, просто ушла.

Я вышла из комнаты, а Нэнси стала орать еще громче, так что голос ее разносился по всей квартире. И вот на следующее утро она рассказала подруге, что ее изнасиловали, и та предложила пойти в полицию. Но девушка отказалась. Сказала, что не решится выступить против «Ольстер Рэгби». Им ничего не будет. Я бы заявила на них, если бы была уверена, что их посадят. О, добавила Нэнси, тут еще приводят пост, который один из них написал:

Мы все первоклассно трахаемся. Прошлой ночью пустили тут одну по кругу. Ну и угар, прямо карусель на карнавале.

А в конце марта всех четверых оправдали. Читая это, Нэнси непонимающе щурилась. Я хотела было что-то сказать, но тут она убежала в ванную, и там ее вывернуло.

В итоге я тоже стала читать про этот случай. Пэдди Джексон объявил, что подаст в суд на любого, кто посмеет назвать его насильником. Я послала Нэнси ссылку на ролик с Ютьюба, где толпы на улицах Белфаста и Дублина скандируют: «Засуди меня, Пэдди!» А еще кинула статью, где говорилось, что всех этих парней выкинули из команды. Она не ответила. Но сообщения в Вотсапе перечитала несколько раз.

В начале апреля она где-то подцепила глазную инфекцию. Читать ей наверняка было больно. Я спросила, не принести ли ей что-нибудь из аптеки. А она, кажется, расстроилась, что я заметила ее распухшие веки и гной в уголках глаз. Мы как раз ехали в автобусе на другой конец города, когда она дочитала «Шесть детей» Марка Форда и сунула тонкую книжечку в синей бумажной обложке мне.

В заголовке отсылка к Уитмену. Он утверждал, что у него шестеро детей, разбросанных по всем Соединенным Штатам. Конечно, это неправда. Но тебе это никого не напоминает?

Я постаралась изобразить безразличие. Эзра на такое не способен.

Еще как способен, воскликнула она. Он бы очень логично обосновал существование вселенной, где подобное поведение приемлемо.

Нэнси постоянно так делает. Обижает меня, а потом прикидывается, что это для моего же блага, что так она учит меня уму-разуму. С тех пор мы стараемся не говорить про Эзру – так же как про политику, – чтобы не пересечь грань.

Эзра опаздывает. Дурная была идея встречаться на Таймс-сквер. Включив телефон, вижу сообщение от Нэнси: Как романтично. Звоню Эзре, но попадаю на автоответчик, и к горлу подступает тошнота. Утром я съела ролл с сыром и яйцом. Правда, и сыр, и яйцо я из него вытрясла.

На Таймс-сквер пахнет горячим асфальтом и сахарной ватой. Я стою на скамейке посреди перекрестка и вглядываюсь в толпу. Вдруг какой-то парень с бритой головой хватает меня за ногу, и я от неожиданности отпинываю его руку.

Ну и манеры, говорит Эзра.

Я спрыгиваю на тротуар и обнимаю его. А я-то пыталась разглядеть в толпе твои волосы.

Он не целует меня. А объятия превращает во что-то вроде захвата за шею. Чтобы скрыть смущение, я выворачиваюсь и глажу его по лысой голове.

Ой, я думала, будет колоться. А она гладкая.

На мне черное платье, которое льнет ко мне, как мокрый шелк. Эзра вглядывается в огни автомобилей, а я жадно изучаю его лицо. До сих пор мне доводилось видеть его макушку, только когда его голова находилась у меня между ног.

Интересно, Нэнси знала, что он побрился? Вполне в ее стиле было бы мне не сказать.

На улице восемьдесят градусов, а он в кожаной куртке. Косится на свое отражение в витрине универмага, а потом резко разворачивается ко мне и говорит – отлично выглядишь.