Дикие цветы

Бен только начинал привыкать к мысли, что Мадс ушла навсегда, хоть эта фраза и звучала глупо – как жалкий, шаткий фасад, за которым он пытался спрятать факт настоящей ее смерти. Так или иначе, а Мадс всегда была таким живым, таким непохожим ни на кого человеком, с всегда серьезным, слегка напоминающим мордочку обезьянки, но все же красивым лицом, с быстрыми движениями и одновременно умевшей сохранять неподвижность. Она много спала, прежде чем покончила с собой, иногда с младенцами, свернувшись калачиком в постели, когда он уезжал, и ее сон был самым глубоким – если уж она что-то и делала, то всегда делала на совесть. Когда он впервые нашел ее в то утро, он сначала просто не поверил, что она мертва – так часто ему приходилось раньше трясти ее, чтобы вывести из глубочайшего сна.

В последний раз, когда он видел ее, перед ним лежала свернувшаяся, сгорбленная фигура: плотно сжатые руки, волосы, рассыпавшиеся по покрывалу и почти достающие до пола, нежное бледное лицо, темно-золотые ресницы спокойно сомкнутых глаз.

Они похоронили ее в свадебном платье. Это была идея Корд, и она очень настаивала на ней.

– У нее так долго не было хороших вещей, – говорила она, стоя в дверях гостиной и грызя ногти. – И свадебное платье было ей не по карману, но она все равно сама заплатила за него.

– Да? – Бен не знал этого и никогда не спрашивал. Но платье он помнил-простое плотно облегающее фигуру кремовое платье из тафты с длинной юбкой и бархатным болеро, серебряно-свинцового оттенка. Он вспомнил ее сияющие волосы, обрамлявшие лицо, ее розовые щеки, ее улыбку, когда она подошла к нему у входа в церковь… «Только мы, – кажется, сказала она. – Только ты и я»…

– Да, и у нее было три дополнительные примерки в «Либерти», потому что она продолжала терять вес. – Корд оторвала заусеницу и поморщилась-Бен помнил ее привычку совать истекающую кровью руку в карман. – Она использовала все свои сбережения, чтобы позволить себе это. Она хотела бы, чтобы ее похоронили в этом платье. Я знаю, что хотела.

Теперь, заглядывая в гардероб, Бен очень хотел найти здесь платье, что-то из того, что Мадлен могла бы оставить девочкам, что-то не старое, невзрачное и покрытое пятнами. От нее ничего не осталось, кроме этих вещей. Как еще он мог заставить их запомнить ее?

Раздался плач одной из дочек, и он закрыл глаза, на мгновение ошарашенный мыслью о них обеих, осознанием их потребности в нем. Он вдохнул, ощущая запах Мадс в последний раз. Он уже стал ослабевать, и Бен поспешно захлопнул дверь шкафа, словно хотел сохранить то немногое, что осталось от нее. Возможно, он еще раз откроет эту дверь перед отъездом в Лос-Анджелес.

Алтея завязывала узел на втором пакете. Она встала, отряхиваясь, и из ее сумочки выпало на пол письмо. Она быстро подобрала его. Бен с любопытством посмотрел на конверт.

– Даунинг-стрит? – спросил он, стремясь сменить тему и остановить боль хотя бы на секунду. Она сунула письмо в свою сумку. – Почему Джон Мейджор пишет тебе, мама? Он приглашает тебя на свидание?

Она покачала головой.

– Нет.

– Тогда что это за письмо? – Он изучал ее лицо, игриво коснувшись ее руки. – Ну же, скажи мне!

Алтея отвернулась от него, глядя на шкаф.

– Да так, ничего важного, милый. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Они дают тебе орден, – сказал он. – Не так ли? Какой именно?

Его мать снова покачала головой.

– Я не хочу об этом говорить.

Она похлопала себя по затылку, где блестящие волосы, как всегда, были убраны в шиньон, а затем взяла сумку для мусора.

– Давай положим это в машину.

Бен с любопытством посмотрел на нее. Он протянул руку и взял письмо из ее сумки, она не протестовала.

– Дама? – удивленно спросил он, просматривая страницу. – Они хотят сделать тебя Дамой Большого Креста[230]? О, мама. Это прекрасно. Дама Алтея Уайлд-звучит просто здорово. Дама Алтея… – Он взял ее за руку. – Могу ли я снять тебя в моем следующем фильме? Ты бы добавила ему глубины…

– Нет, нет, – быстро перебила она. – Я сказала «нет». Я позвонила им сегодня утром. До того, как пришла сюда. Я отказалась. Пожалуйста, пожалуйста, не упоминай это снова.

Ее лицо покраснело. Она взяла письмо и принялась складывать его, сгибая снова и снова.

– Но почему, мама? – Он сжал ее руку. – Это из-за отца?

– Я сказала им: может быть, в другой раз. Они не особенно настаивали. – Она убрала бумажный клинышек письма в сумку. – Не думаю, что удастся отложить получение ордена на ближайшие два года только из-за того, что вчера у тебя было плохое настроение. Но я смогу с этим справиться. Я смогу сделать это для него. – Она решительно мотнула головой, и Бен услышал, как у нее хрустнула шея. – Он нуждается во мне.

Бен задумчиво смотрел на мать.

– Ты имеешь в виду – он нуждается в том, чтобы ты не была лучше его?