Дикие цветы

Алтея навещала Бена, чтобы присмотреть за девочками. Она обожала своих внучек. Тони поморщился: мучительная боль, заставившая его содрогнуться и едва слышно застонать, сковала его грудь. Алтея не знала об этом – или догадывалась? В последнее время она снова стала непостижимой для него, такой же, какой была в самом начале их отношений, когда он так отчаянно жаждал ее, гонялся за ней, одержимый страстью, думал и мечтал только о ней, о ее длинных стройных ногах, ее холодной, своенравной манере держаться, ее причудливой, протяжной речи. Он потерял ее, как он считал, много лет назад, когда она в первый раз предала его, но он тогда был слишком занят, трахая все, что движется, чтобы заметить… и какую цепную реакцию это запустило…

Он поерзал на стуле, пытаясь заставить боль уйти. Она стала посещать его слишком часто, иногда поднимая среди ночи.

Корд он не видел с похорон Мадлен, мрачной церемонии в деревенской нормандской церкви. Прах ее развеяли над пляжем позднее, в конце лета.

Он помнил, что Мадс сказала ему в ту ночь, которую они провели вместе, лежа на узком диванчике, завернувшись в узорчатое индийское покрывало. Урна с прахом Джулии стояла на полу у приоткрытой двери, постукивавшей на легком ветру.

Они предали беззаботный дух Джулии и ее тело, ставшее теперь прахом, ветрам и морям. В тишине они брели по пляжу, догоняя закат, и Тони слишком долго смотрел на заходящее солнце, от чего его глаза подернулись пеленой, а перед глазами все начало расплываться; и вдруг он остро почувствовал ее худую фигуру рядом с собой, ощутил всю силу ее присутствия и того, как она напоминает ему Джулию…

Джулия, бегущая через заросли к пляжу, Джулия, перелезающая через противотанковые заграждения, Джулия, смеясь сидящая на нем сверху, со сверкающими белыми зубами и непослушными волосами, которые солнечный свет превратил в золотистые шелковые нити… Он вспомнил ее сильные стройные ноги, вспомнил, как они ели вишню, сидя бок о бок на ступенях крыльца, а Дина сидела на плетеном стуле и слушала радио или читала вслух свои дневники, или просто наблюдала за ними…

Он был одержим Алтеей, но Джулия стала его второй половиной. Тогда он и увидел в ней Джулию, и когда они дошли до пляжного домика в лучах заходящего солнца, девушка, шедшая подле него, повернулась, держа его за руку, и с глазами, полными слез, сказала, как она любит его и как много его присутствие значит для нее, и как Джулия любила его… И он поцеловал Мадс, а она притянула его к себе, и он обнял ее и снова поцеловал…

Она стояла и смотрела на него внимательно, пристально, и она была одновременно Джулией и Мадлен, но по большей части – для него – Джулией.

Ее волосы, ее исступленное выражение лица – все это поразило его, пронзило, словно удар током, и впервые за долгие годы он снова почувствовал себя мужчиной.

Но после, когда все закончилось и он обнял ее одной рукой, а другой провел по ее волосам, пытаясь прошептать что-то на ухо, иллюзия разрушилась. Он всегда знал, что делать после каждого подобного свидания: он успокаивал, мягко шептал умиротворяющие слова, флиртовал. Но в этот раз все вышло по-иному. Это была Мадс. Жена его сына. Он трахнул дочь Йена, которую знал еще девочкой. И она вышла замуж за его сына.

Все его старые реплики, которые он привык произносить в такие моменты, вылетели у него из головы. Он сидел, дрожа и покрываясь холодным потом.

Позднее, когда она села, а он смотрел на бледную серебристую копну волос, ниспадающую на ее залитую лунным светом спину, он почувствовал, как на него нахлынули отвращение и вина. Как в первый раз. В самый первый, много лет назад. И она сказала: «Это все, чего я хотела». Не вкладывая в это чувств – просто констатируя факт. Сказала – и собрала волосы в хвост.

Он поспешно ответил:

– Дорогая, мы не должны были этого делать. Нельзя… нам нельзя это повторять.

Словно не слыша его слов, она встала, подняла с пола белье, нырнула в оковы лифчика и непринужденно поморщилась, двигая лопаткой.

– Ты меня слегка придавил. Я и забыла, какой неудобный тут диван.

– Ты слышишь, что я говорю? – Тони почувствовал подступающую тошноту. На улице стемнело. Дверь открыта, все остальные в доме…

Она покачала головой и натянула платье, и, когда из-под него вновь показалась ее голова, она сильно побледнела, сжала губы, а пряди волос, которые он наматывал на пальцы, были все еще взъерошены…

«Что я наделал? – Тони было нечего сказать. Он смотрел на нее и думал: – Но ты ведь такая же, как я, правда? Ты меня понимаешь. Ты тоже сломана».

– Мадс, когда я увидел тебя на пляже… – Он вытер лоб трясущейся рукой. – Я… я думал, что ты – это она. Джулия. Мне не следовало… – Он сжал ее руки. – О боже! Что я наделал?

– Я хотела этого. Не волнуйся. И мы больше никогда не будем об этом говорить, – просто ответила она.

Никогда не будем об этом говорить.