Дикие цветы

Корд всегда такая целеустремленная. Это так успокаивает – иметь рядом того, кто знает, что делать. Корд знает.

Она не хотела ехать в метро: день был прекрасный. Корд задержалась в коридоре после окончания мероприятия, чтобы ее не сбили с ног расходящиеся студенты. Когда она уже вышла из здания и такая знакомая тяжелая дверь громко захлопнулась за ней, она услышала, как кто-то окликнул ее. Она опустила голову и направилась в парк через Йоркские ворота, прошла по мосту, под которым лениво текла мутная зеленоватая вода. Был штиль, деревья стояли безмолвно, а осеннее небо сверкало синевой.

Неожиданно перед ней со скрипом затормозил мопед, и профессор Мацци, снимая шлем, сварливо сказал:

– Я чуть не попал под машину. Так себе смерть. Корделия, ты меня не слышала? Я звал тебя несколько раз.

– Я думала, это очередной студент с очередным каверзным вопросом. – Корд с улыбкой взяла у него шлем. – Мне так жаль, профессор. Чем я могу вам помочь?

– Послушать, как раньше, когда мне приходилось умолять тебя об этом, потому что, даже будучи юной, ты была невероятно самоуверенной особой и всегда оставалась при своем мнении, – сказал профессор Мацци. – «Так и так, я пою вот так, а хожу вот так». – Он покачал головой, нахмурившись. – Может быть, присядем, если у тебя есть минутка? – Он указал на скамейку около моста и откинул подножку мопеда.

– Хорошо. – Корд посмотрела на часы.

– Что? – спросил профессор Мацци. – Ты занята? Куда торопишься? На концерт? На интервью? Нет. Ты торопишься домой, чтобы «погрязнуть в трясине», как писал какой-то поэт.

– Я веду класс сегодня, – солгала Корд.

– Не говори мне неправду. А теперь послушай, пожалуйста. Я возглавляю Голдсмитовский хоровой союз. Они получили заказ на следующее лето от Альфреда Гатека; ты его знаешь? Он – блестящий молодой композитор, – Корд кивнула, – они выступают в Королевском праздничном зале. Событие будет грандиозное. Произведение называется «Ниневия».

– Ниневия?

– Да, ты уже об этом слышала?

– Нет… – Корд покачала головой. – Моя двоюродная пра-пра-бабушка… ох, не важно.

– Я предложил тебя в качестве меццо-сопрано. Сказал, ты об этом подумаешь.

– Я? Нет, – сказала Корд, положив руку на плечо профессора. – Профессор Мацци, вы очень добры, но мой голос… – Она горько улыбнулась. – Та девочка была права, мой голос погублен.

– В том-то и дело. Видишь ли, ты не права. Просто плохое послеоперационное восстановление.

– Нет. – Корд покачала головой. – Связки порвали, их невозможно восстановить. Разве вы не помните?

– Да, я помню, конечно же, я помню, я помню, что одна из моих лучших – нет, лучшая моя студентка? – лишилась голоса, я это помню, – яростно сказал профессор Мацци. – Stupido. È molto incredible – Chiedere questa domanda. Allora, una donna che… Incredible?… Certo, certo… Bah[140].

Он злобно пнул скамейку.

– Ладно, – мягко сказала Корд. Ей безумно хотелось покончить с разговором и уйти домой, чтобы снова почитать дневник.

– А мне кажется, тебе это просто неинтересно. Тебе все равно! Ты однобока. Ты один раз приняла решение и – è finito[141], – он разрезал воздух обеими ладонями. – Как тот бедный мальчик, из-за которого у тебя разбито сердце.

– Мое сердце не разбито из-за него, профессор Мацци, – сказала она, мягко улыбаясь. – Мы просто разошлись. Он уехал за границу… Это было к лучшему.

– Нет, нет, cara mia[142]. – Профессор смотрел на нее в упор. – Я помню другое.

Она на мгновение закрыла глаза и отвернулась, но он продолжал:

– Ты меня всегда очень интересовала. С того момента, как я тебя увидел и сказал себе: ага, это дочка сэра Энтони Уайлда, и, возможно, она родилась с талантом ее отца. Я видел его в «Макбете», когда приехал жить в Londra[143], в тысяча девятьсот семьдесят седьмом. Такое искусство! Такое мастерство! Потом я встретил тебя и увидел то же самое. Самоотверженность, управление голосом, все было совершенством.

Корд сжала зубы.

– Ты не хочешь этого слышать и притворяешься, что не слушаешь. Но я помню. Помню концерт в конце года, где тебя выбрал для сольного прослушивания сэр Брайан Линтон. И когда мы ждали за кулисами, ты помнишь, что ты мне сказала?

Корд покачала головой.

– Ты сказала: «А мне нужно переживать? Потому что я не переживаю. Мне хочется для них спеть». Понимаешь? Это было самое важное выступление в твоей карьере, там присутствовали все, от кого она зависела, и ты знала… – Он указал на нее пальцем. – Ты знала, насколько хороша ты была, carissima[144].

Корд кивнула, пытаясь пропустить его слова мимо ушей, но все оказалось тщетно. В своей голове она слышала громкий, жалобный голосок Мадс: