Дикий барин в домашних условиях

Сотрудницы прокуратуры склонялись над столами со списками и переминались по очереди кормой. Корма у одной из прокурорш была такой степени сытости, что мысленно я на прелестнице уже участвовал в стипльчезе в Ярмуте и брал там призы. У второй корма была даже лучше, чем у первой, и полностью соответствовала корме линкора «Новороссийск». Последнее обстоятельство мне очень понравилось, и я три раза вразвалочку проходил мимо синеюбочных правоохранительниц с притворным равнодушием. Даже брелок доставал от автомобиля «Лада Приора» (средство верное) и крутил его с беспечностью на пальце.

Не проняло.

Голос свой отдал не жалея.

Автомобили

Чем более развито общество в плане обустройства себе надуманных головняков, тем чаще оно шарит взором по повседневности, выискивая случайности, которые немедленно превращает в этические проблемы библейского масштаба.

Ставит общество мне под капот возможность развивать скорость до 180 км в час и немедленно устанавливает ограничения на скорость в черте городов, сёл, бараков. Для чего? Только для того, чтобы понудить меня к этическим размышлениям в пробке – зачем, мол, я это купил? не тупорылый ли я чурбан? не нарушить ли мне скоростной режим? кто я буду после этого? что давать дорожному полицейскому? а он возьмёт? что я за тупорылый чурбан?! конечно, возьмёт! кто я буду после этого?..

Дали бы всем по десять лошадиных сил – всё было бы честнее, чем сейчас.

Движение автомобилей несёт в себе угрозу, потому что не регулируется общепринятыми законами, так я скажу. Всё общество кричит мне: будь первым, добивайся цели быстро, не уступай. И одновременно хватает меня за шкирку и трясёт в воздухе, если изловит за выполнением своих же собственных заветов на автостраде.

Как так можно? Это же повальная шизофрения.

Общество говорит мне: только свобода самовыражения обеспечивает гармонию. Только сознание и свобода. И одновременно общество понатыкало камер на каждые три км, выставило скрытые патрули людоедов в кустах, выписывает штрафы по данным со спутников, которые летают в безвоздушном пространстве, запущенные общественным гением, исключительно с целью шпионить за моими крысиными пробежками по лабиринту.

Автомобили внушают страх обществу, только этот страх – метономия страха перед пространством, которое изменилось, и перед людьми, которые не изменились совершенно. Так, общество, разбирайся. Или с пространством – засади всех нас по трубам под давлением и гоняй силой перегретого пара до пунктов назначения, или с людьми – выдавай сорокасильный агрегат только почтенным членам нашего общежития.

А то в неуправляемости и непредсказуемости крайним сделали меня, почтенного сироту. Ты и покупай, значит, и бойся, и не нарушай, и храни тебя Господь от гололёда, на котором ты снесёшь кому-то что-то, и соответствуй, и не будь лохом.

Всё это, как говорит несовершеннолетняя Елизавета Генриховна, какая-то натуришь durchschnittliche Alltaglichkeit.

Однажды

В преддверии праздников и посиделок с распитием и безобразиями хочется успеть рассказать какую-то приличную приятную историю. Чтобы запомниться друзьям не могучим пропойцей в рваной майке, способным дыханием снять шкуру с барсука, не хозяином развратной ночлежки, рыдающим с чужим лифчиком в руках на крыльце, и не персонажем, предпочитающим смерть в тепле хороводам в лесу. А, напротив, тонким собеседником и добродушным весельчаком. Человеком начитанным и сведущим.

Однажды я работал продавцом в ликёро-водочном магазине на улице Комсомольской.

Я люблю, когда повествование начинается со слова «однажды». Оно располагает слушателей к рассказчику, лишает аудиторию присущего ей скептицизма, создаёт нужный настрой. Редко кто, услышав зачин «однажды», сразу начнёт орать: «Вранье!», «Верёвку, господа, ради всего святого, верёвку!» – мало найдётся желающих с разворота заехать в челюсть сказителю, использующему такое уютное слово, как «однажды».

Можете попробовать сами, вот скажите: «Давным-давно…» – и вуаля! Чувствуете приторность, засахаренную сказочность, притворство, лукавство, ложь и клубящееся по углам комнаты подозрение?

Или, боронисусе, начать: «17 июля 1986 года, в начале пятого…» Слушатели поймут, что перед ними матёрейший аферист, подвизавшийся на гипнозе и таймшерах, сразу после тренинга.

С «однажды» всё иначе. Все сходятся в большой зале, садятся у огонька, разматывают шарфы, а дедушка, протягивая трудоробные руки к пламени, с воем втекающим в ненасытную каминную трубу-прорву, затягивается трубкой и негромко произносит: «Однажды…» Чья-то неясная тень промелькнёт за окном. С шумом взлетит с ели филин. Племянник-малыш блеснет глазками из-под стола. Не знает он ещё своей судьбы, не знает ещё, ангелёнок, что теперь жизнь у него пойдёт совсем иначе, после рассказа-то…