Дикий папочка

Я скорее начну привыкать к обнимашкам, которые не дают дышать, чем научусь слышать то, что услышать нереально.

— Нашли Васю? — кряхтя, хватаюсь за крепкие предплечья оборотня.

— Прости, не рассчитал, — отпускает меня, садится на ступеньку. — Не нашли. Завтра Поля и Шура снова пойдут искать.

— А ты?

— Мне в стаю сегодня надо. Не забыла? — тянет меня за руку и усаживает к себе на колени. — Я уже опаздываю, — дела дикаря расходятся со словами.

Терпкий приятный аромат мужского тела, смешанный с лесным запахом, хочется вдыхать ещё и ещё. У меня голова кругом. Я обнимаю Яна за шею и смотрю в чернющие глаза. Красивый он, чёрт возьми! И родной уже. Ещё вчера я готова была на сосну залезть от страха, а сегодня сижу у зверя на коленях и кайф ловлю.

— Не забыла, — вздохнув, прижимаюсь к волку. — Надолго?

— Дня два точно меня не будет. Не испугаешься с Машей одна?

— Не-а. Я теперь опытная мама волчонка, — улыбаюсь немного нервно.

— Как уходить-то не хочется…

Ян по-хозяйски сжимает мою пятую точку огромными лапами, а я, взвизгнув, спрыгиваю с его коленок. Физически к более близким отношениям с Яном я давно готова — тело моё подаёт однозначные сигналы. Но морально с недавних пор — нет. Моему сознанию требуется время, чтобы переварить информацию.

— Ты иди… — мне неловко. — Опоздаешь, — обхватываю себя за плечи.

Дикий папочка только головой мотает и улыбается грустно — всё понимает. От этого мне ещё больше не по себе. Обидеть дикаря я не хотела.

— Проводи меня, — шагает к калитке, увлекая меня за руку за собой.

Там Ян со мной уже не разговаривает. Не спросив разрешения, прижимает к себе и целует сладко и долго. Ничего в поцелуе дикаря не изменилось — всё та же нежность, жар и пылкая страсть, грозящая перейти в большее.

— Ян… — я разрываю сумасшедший поцелуй.

— Ни к чему не принуждаю, — ещё один короткий поцелуй, и он выпускает меня из объятий, — просто напоминаю…

Да, спасибо, я вспомнила. Вспомнила, что перед дикарём сложно устоять, и теперь полночи спать не буду. А то и всю ночь.

Ян уходит, а ещё долго стою у калитки, навалившись на столбик и глядя в тёмную даль. Размышляю о наших непонятках в отношениях с диким папочкой, моих страхах и о том, как я буду жить в лесу с волками. Последнее вообще за гранью добра и зла…

Но сквозь мысли пробиваются звуки реальности — стрекотание сверчков, лай собак вдалеке и чей-то тихий плач совсем рядом. Хм, кто это там такой печальный на ночь глядя?

Выхожу на улицу, обхожу машину дикого папочки и натыкаюсь на рыжую-бесстыжую. Мадам сидит попой на траве, привалившись спиной к соседскому забору, и рыдает.

— Чего сидим? — встаю перед ней.

Полина была слишком увлечена тихой истерикой и меня, видимо, не заметила. Она поднимает голову, смотрит на меня — заплаканная с распухшими от слёз глазами и носом, — а потом поднимается на ноги.

— Ничего, — торопливо вытирает щёки ладошками. — Отдохнуть присела.

— Домой иди. Нечего по ночам шастать, людей воем пугать, — ворчу и собираюсь уходить.

А рыжая как заревет! Я едва на месте не подпрыгиваю от такой «песни».

— Он никог-гда не… не… — Полинина истерика раскрывается во всей красе.

Собаки, офигев от такой дерзости посреди ночи, поднимают дружный лай. Кто-то из них сочувствует рыси — подвывает. Капец. Если она не успокоится — всю деревню перебудит.

Я срочно беру рыжую-бесстыжую под руку и веду к себе во двор. А она послушно топает за мной, продолжая голосить. Непохоже, что девчонка хоть что-то соображает. Как бы у нас умалишённых в деревне не прибавилось.

Усадив Полину на завалинку бани, я зачерпываю из алюминиевой фляги холодную воду ковшом:

— Пей, — почти приказываю, вручив ей ковшик. — Не выпьешь — окочу из ведра.

Рысь глотает воду — рот занят, ор прекращён. Боже, как я, оказывается, люблю тишину! Быстро бегу в дом проверить Машу. Дочь спит, подмяв кулачок под щёчку. Чмокаю её в лобик и возвращаюсь во двор. Поля так и сидит на завалинке с ковшиком в руке и взглядом в ментальную пустоту. Ну хоть молчит и то ладно.

— Спасибо… — хрипит рыжая, когда я присаживаюсь рядом с ней на завалинку.

— Домой пойдёшь? — забираю у неё ковш. — Или к Шуре лучше?

— Шаманка занята. Меня Ян к ней отвёл, а она меня домой отправила.

— И чего не пошла?

— Пошла… Не могу я там, — у Полины снова дрожит подбородок. — Куда ни гляну — везде Вася мерещится, — голос дрожит — вот-вот снова заплачет.

Я черпаю ещё воды из фляги и отдаю рыжей. Хлебает, успокаивается. Как бы я к рыси ни относилась, но сейчас её реально жалко. Кроет девку из-за Васьки не по-детски.

Живя с Глебом, я тоже оставалась один на один с истерикой. Голосить, как Поля, не могла — дочь всегда рядом, поэтому тихо «грызла» подушку. Иногда казалось, что ещё немного — и получу разрыв сердца. Это страшно.

— Можешь переночевать здесь, — не слишком радушно, но приглашаю рыжую-бесстыжую.

— Правда? — шмыгнув носом, она с удивлением смотрит на меня.

Я как про Полину узнала, так её в соперницы записала. Повод имеется. А сейчас гляжу на неё и понимаю — дитё. Маша иногда на меня так же глазёнки таращит — мол, чо, правда?