Дикий цветок

Но где Цион Хазизи и где бритье? Ушел и не вернулся. Выясняется, что он рыщет по палаткам и баракам, и не находит машинки для бритья. Лицо Рами приняло кислое выражения от долгого ожидания, и он снова подошел к окну, в поисках следов пропавшего старшины. На пустыню опускался вечер. Закатное солнце протягивало долгие лучи и тени, и пряло из них кружева на белом полотне песков, и ткань казалась состоящей из улиток, плывущих в этом песчаном море. На смоковнице, склоненной над цистерной с горючим, заплакал сыч. Эта смешная птица возвещала рыданием об уходе дня и приближении ночи. Рами у окна забыл о Ционе Хазизи и благодарил прошедший день, считая часы до восхода. Двор тих, хор Сгулы замолк, и Рами приклонил ухо к безмолвию. Наконец открылась дверь, зашел старшина, но в руках у него не было машинки для бритья, а платок. Он со значительным звуком очистил нос и сказал:

«Командир, что делать?»

«Ты не нашел машинки для бритья?»

«Командир, человек полагает, а Бог располагает».

«О чем ты говоришь?»

«Командир, сообщили по связи».

«Война!»

«Командир, еще нет».

«Боевая готовность?»

«Командир, еще нет».

«Так что же случилось?»

«Командир, отец сержанта Сгулы убит».

«Где?»

«Командир, в Метуле».

«Он мертв?»

«Командир, да».

«Но что вдруг?»

«Командир, «катюши» террористов это не вдруг».

«Она знает?»

«Командир, я сообщил ей».

«Почему ты?»

«Командир, а кто же?»

«Я».

«Командир, я сказал ей, как это нужно сказать».

«Что ты ей сказал?»

«Командир, я сказал ей, что отец ее ранен».

«Надо немедленно вернуть Сгулу в Метулу».

«Командир, все сделано».

«Что ты сделал?» «Сообщил тыловой службе об ее приезде».

«Где малышка?»

«Командир, в тендере».

«В тендере?»

«Командир, она уже ожидает, чтобы ее отвезли».

«Я ее отвезу».

Сгула с рюкзаком, сумкой и своей светлой шевелюрой сидела в тендере, согласно приказу старшины, который и собирался отвезти ее на базу тыловой службы. Так же, как внезапно возникла для подготовки к празднику, так же неожиданно она уезжала. В тендере сидела девушка-сержант, скорчившись, как будто пустыня всей своей тяжестью лежала на ней. Глаза ее светились за стеклом кабины, словно заключенные в тюремную камеру. Солдаты вышли из столовой и окружили тендер. Они смотрели на Сгулу. Пески желтели в стеклах машины, в небе заходил огромный красный шар солнца, утесы охвачены были пламенем заката. Девушка смотрела на багровый горизонт, прятала в смущении глаза от сочувствующих взглядов солдат. Вот и командир возник на дорожке, и она сложила руки на груди, опустила голову, словно бы для того, чтобы полностью довериться ему. Поселенцы стояли лицом к тендеру и лицом к командиру. Слезы текли по щекам Сгулы, губы были сухи. Увидел один из солдат ее слезы, всунул голову в окно и протянул ей руку, и тут же, за ним, все стали протягивать ей руки, и прорвана была стена, которая защищала ее от пронзительных глаз капитана Рами. И каждый, прощаясь с ней, говорил:

«Все будет в порядке».

Рами вывел малышку из тендера и повел, чуть подталкивая локтем, в машину. Цион Хазизи все подготовил, положив все необходимое – от воды для питья до автомата – в машину, тоже протянул ей руку и печально сказал:

«Такова жизнь».

Последний отблеск света коснулся хребтов. Горы вонзали острые утесы в сердцевину неба. Желтые блики солнечного света пали, потянув за собой алый шлейф поверх бездны. Тени опустились на светлые пески, как стая черных ворон. Зажигались звезды одна за другой, но месяц еще не взошел.

Шоссе петляло в безмолвии пустыни. Дорога до базы тыловой службы далека и проходит между стенами скал. Над несущейся машиной проплывали холмы между песками, как темные корабли около белеющих берегов. Сгула и Рами не обмолвились еще ни одним словом. Огсна машины открыты, сильный ветер, и песок жжет глаза и сушит губы, и, тем не менее, они ни разу еще не попросила пить. Поселение исчезло из глаз, лишь на горизонте видна была пальма. Сгула сидела сжав губы. Отодвинулась на край сиденья, держась за ручку двери и высунув в окно локоть. Другая рука двигалась по сиденью, иногда прикасаясь к холодному металлу автомата, который старшина положил между ними, отдергивалась и возвращалась на колени. Ветер гулял в ее шевелюре, перебирая каждое колечко волос, и лохматя прическу. Кроме светлой растрепанной копны волос в машине светился лишь огонек от сигареты Рами. Весь свет изливался на шоссе, перед машиной. Каждый звук и шорох в пустыни собирался в ярком свете фар. Прошел час, взошел месяц и осветил одну сторону лица Сгулы, обращенную к пустыне. Сторона, обращенная к Рами, оставалась в темноте. Посмотрел Рами на профиль малышки, очерченный лунным светом, и мягко спросил:

«Ну, как ты себя чувствуешь?»

«Отец не ранен?»

«Нет».

«Он убит».

«Да».

«Я знала».

Сгула повернула лицо к луне. Лисица промелькнула на шоссе и, ослепленная светом фар, сбитая с толку, стала бежать рядом с колесами. Рами резко притормозил, машина заскользила, ее занесло на обочину, и она остановилась. Колеса наткнулись на кусок жести, брошенный на шоссе, послышался резкий скрежещущий звук. Сгула подняла голову и с коротким смешком сказала: