Дикий цветок

Старое дерево росло на самом краю обрыва, и широкая крона, подобно зонтику, укрывала камни от безжалостного времени. С вершины горы было видно, как ветер гнал волнами пески, к горизонту. Верблюд медленно двигался, насыщаясь листьями кактуса. Бедуин шел навстречу восходящему солнцу, и песок золотил его босые ноги. За горизонтом гремели орудия, снова вспыхнула война. Эхо взрывающихся снарядов на Суэцком канале докатывалось до вершины, на которой сидел Рами. Вечна вражда в просторах Синая, там сейчас майор Мойшеле. Рами же пошел в пустыню Негев. В избранном им месте, на вершине горы, строил Рами дворцы для Адас, и захватывал для нее каждое зеленое пятно, и в его мечты врывалось эхо взрывающихся снарядов, и самолеты летели над ним в сторону Египта, нарушая пасторальный покой пустыни. Погружал Рами взгляд в пропасть, черная пасть которой поглотила его и Адас. Волны пустыни шли приливом, и покрывали их, и безмолвие окутывало. Они бежали из страны, бушующей войнами, бежали от Мойшеле, у которого есть права на собственную жену. Когда взошло солнце и осветило их убежище, открылись они и глазам Мойшеле. Чудная страна молодо вставала вместе с утром, и цветной мост солнечных лучей связывал Рами на вершине с Мойшеле в бункере на берегу канала. Шумела крона старого дерева и покрывала забвением мечты Рами. Он смотрел на пустыню Негев. Скот и птицы собирались на зеленых пятнах лёссовых пород, двигались по тропам, поднимались между деревьями, и наслаждались вместе с Рами красотами зари, встающей над Негевом.

Держал в ладони руку Сгулы, Рами мечтал об Адас, и Сгула стояла молча, опустив голову перед странным его лицом. Глаза его хмурились, как будто он взвешивал наказание, которое должен был наложить на нее. Вдруг он сжал ее плечи, и лицо его стало более приветливым. Рами принял решение. Хватит ему пропадать в прошлом, хватит ему мечтать об Адас, перед ним открылась мечта по имени Сгула. Рами сказал:

«С зарей поднимемся на прекрасную гору».

«Все ребята?»

«Только ты и я».

Отступила Сгула к столу, поникла спиной. Лицо ее окаменело, лучистые веснушки погасли, глаза убежали мимо Рами во двор, и вся горячность исчезла из них. Руки ее снова прижались к телу, как будто она снова стоит по стойке смирно перед капитаном Рами. Он приблизился к ней, и с первым ее шагом, взяла Оул а с кресла свой головной убор и вернула его на шевелюру. Взял Рами ее руки, прижатые к телу, снял головной убор, лихо заломленный на ее волосах, снова бросил его на кресло резким движением и сказал:

«Ты боишься идти со мной?»

«По правде?»

«По всей правде».

«Боюсь».

«Почему?»

«Есть причина».

«Ты не хочешь мне рассказать?»

«Нет».

«Но пойдешь со мной?»

«Да».

Потянул Рами девушку в угол, обнял ее, и она исчезла в его объятиях. Поцеловал в губы, и борода распростерлась по ее лицу, и она обняла одной рукой его за шею, а другой отдалила бороду от своего подбородка. Запах раскаленных песков шел от ее волос и аромат листвы молодого деревца – от ее кожи. Звезда вспыхнула и дрожала в море ее веснушек, между глазами, сверкая глубокой чернотой ее взволнованных зрачков. Они прижались друг к другу. Рами чувствовал непорочность ее страсти, и Сгула потянулась и дошла до его губ, словно растение, вытягивающееся вдоль его тела.

«С зарей», – прошептал он ей на ухо.

«Колется», – подергала она его бороду.

Удар по железу отделил их друг от друга. Цион Хазизи ударил железным стержнем по рельсу, играющему роль колокола в поселении. Ребята стали выходить из палаток и бараков, час отдыха завершился. Пришло также время Сгуле заняться прямым своим заданием – подготовкой к Хануке, и командир надел сержанту ее головной убор, погладил ей лицо, застегнул пуговицу на ее гимнастерке и шепнул на прощание:

«До зари».

В эту тяжкую ночь все времена смешиваются в голове Рами, и голос Сгулы из Метулы восходит на порог Адас в кибуце. Это его последняя ночь с Адас, но она пуста без Адас. Рами больше не ступит на порог ее дома. Боль потери Адас еще не исчезла, но стены ее дома он больше не захочет видеть. Даже если будет смотреть в страну своих грез, на Адас он смотреть не будет. Он отдалит от нее свое сердце, даже если тоска по ней его задушит. Он будет стоять со своим сыном под дум-пальмой на вершине горы и смотреть на долину, и Адас не завлечет его взгляд, и Мойшеле не будет сидеть под обожженными пальмами Элимелеха. Этот дом на холме он не покажет сыну. Кончилась история Адас и Мойшеле. Смотрит Рами с сомнением на ветви оливкового дерева, ползущие по стенам, и громко обращается к окну Адас:

«Но история еще не завершилась».