Дикий цветок

Юваль берет на себя миссию вывести из толпы наркоманку Бриджит, которая увидела множество народа, и тут же присоединилась к толпе. Сначала не обращали на нее внимания, но внутри столярной все с удивлением смотрели на испуганную и взволнованную птичку, в прозрачной цветастой кофточке, в которой свободно болталась грудь, когда она прыгала среди людей, отшатывающихся от нее. Прижав к уху транзистор, из которого неслось пение арабского певца, она пританцовывала в ритме песни между людьми, погруженными в траур. Тут почему-то наркоманка решила добраться до Брахи, расталкивая всех локтями, пока Юваль не схватил ее. Только после этого Браха двинулась к выходу, и все пошли за нею, и во главе всей этой траурной процессии по Хаимке, наложившему на себя руки, Юваль вел Бриджит.

В эту ночь погасли огни, которые всегда горели в окнах столярной, под навесом и в швейной мастерской. Столярная, громом выстрела разбудившая весь кибуц, была тиха. Все разошлись по домам. Но петухи уже возвещали криком утро нового дня, и ветер вылетел из своих нор, нарушая безмолвие. На вершине горы все еще покоилась тишина. Дум-пальма склоняла крону, безмолвствуя перед ширью небес и земли. Кончилась эта страшная ночь. Еще немного взойдет заря, и новый день будет ознаменован пастью отверстой могилы, вырытой ночью, в часы, когда окончился хамсин, и началось весеннее цветение. За свой поступок покойный осужден на адские муки. Ангел смерти будет идти за телом Хаимке. И не Шлойме Гринблат скажет прощальные слова, – Ангел смерти произнесет над отверстой могилой: «Хаимке, не знал ты, что за поступок, совершенный тобой, даже великие праведники осуждены на муки ада?» И начнет стегать покойного, согласно суду, и все кладбище наполнится шумом этих ударов посланца Бога. Но птицы будут продолжать чирикать в кронах деревьев, как они чирикают и поют лишь в кладбищенских деревьях, и жасмин, который расцвел на могиле Ники, распространит свой аромат – сыновней защитой лежащего в могиле Хаимке от Ангела смерти, истязающего его. Хаимке мертв, но весна – всегда весна.

Браха опустила жалюзи на окнах, и Соломон, ее сосед, стоит на лужайке и смотрит на эти безмолвные темные окна. Как всегда, с давних дней Элимелеха, он обращается к Богу и шепчет, глядя на опустевшие грядки цветов перед домом Брахи и Хаимке: «Господи, Владыка мира, сколько Тебе нужно иметь здесь одиноких душ, в этом кибуце, который не любит одиноких, и печальных, и замкнутых в своем несчастье. Необходимо радоваться! Так я спрашиваю Тебя, Господи, Владыка мира, как это сделать?»

Соломон мешкает у собственного дома, боясь в него войти. На диване набросаны письма, и Рами уже ушел, навстречу своей свадьбе. Они не расстались, как надо расстаться в такую ночь и не сказали друг другу то, что надо сказать. Остался неразрешенным самый важный вопрос: что будет с Адас? Рами и Мойшеле отстранились и оставили Соломона один на один с прошлым, скрытым в этой груде листов. Сейчас он боится того, что откроется перед ним при вторичном прочтении. Но чем ему занять остаток этой тяжкой ночи – когда сна ни в одном глазу, даже сиамец уже не птичка-кошечка, а грубый и большой кот, самец, не вызывающий никакой симпатии. Соломон боится читать письма ночью, страшится смешать страсти молодых со смертью стариков, и он стоит у окна и смотрит на светлеющую долину, похожую на поднос, уставленный съедобной зеленью.

Вдруг возник перед ним Шлойме Гринблат. В белой праздничной рубахе, он быстрыми шагами идет к Соломону. Только Шлойме ему не хватает в эту печальную ночь, Шлойме идет к нему поговорить о смерти Хаимке, мешая это с темами войн, оккупаций, территорий, арабов, партий, мировоззрений и деклараций! Как только откроет рот, удостоится продолжения знаменитого их спора, который не возобновлялся со времени смерти Амалии! Иди, знай, что происходит с Шлойме в эту ночь! Глаза его буквально сверкают счастьем. Никогда не видел Соломон у Шлойме такого мягкого выражения на лица, ведь тот больше заботится о наведении порядка в мире, чем о выражении своего лица. А тут он кладет руку на плечо Соломона, чего никогда не делал. Соломон, конечно же, скорбит всем сердцем по Хаимке, но нет никакой причины, чтобы именно Шлойме Гринблат пришел его поддержать. Всю жизнь они противники, и вражда их стала традицией. Чего же это так сияет лицо Шлойме? Что за радость в ночь кончины Хаимке? Ответ ясен: Шлойме всегда испытывал радость, беседуя о политике. Он любит спорить. Соломон старается сбросить руку радующегося Шлойме со своего плеча. Но тот не уступает. И Соломон стоит под потоком слов, но на этот раз, как ни странно, идущих от сердца.