Читаем Дикий цветок полностью

Дикий цветок

Несмотря на то, что сидели в отдалении, они участвовали в общем веселье, которым дирижировал Хаимке. Эта певучая семья в кибуце всегда пребывала в хорошем настроении. Хаимке, плотник из плотников и певец из певцов, соединил свою судьбу с учительницей и певицей из певиц Брахой в хоре, где пел басом, а она – сопрано. Тело его расширялось в миг, когда он пел, и плоская грудь невысокой худенькой учительницы не отставала от него, но у нее еще увеличивался живот, и не только от звуков. Так родилась у них Зивалэ, которая играет на мандолине. Родился Зоар, вырос и стал великолепным ударником и исполнителем на губной гармонике. Зивалэ опередила всех девиц в классе и вышла замуж за Гила, имя которого как аккордеониста-виртуоза гремело по всей долине, и родились у них пятеро красивых сыновей, напевающих мелодии и играющих на всевозможных инструментах, кроме ударника и губной гармоники. До того, как родились у Хаимке веселые внуки, грянула большая война. В далекой Польше была убита и сожжена нацистами вся большая семья Хаимке. Та же участь постигла родителей Брахи. На вечерах, посвященных памяти Катастрофы европейских евреев, Хаимке и Браха пели в хоре песню еврейских партизан, и глубокий бас Хаимке выделялся в финале – «Мы здесь!» Понятно, что и на праздник Независимости в пении хора выделялось сопрано Брахи в гимне страны – «Душа иудея волненья полна». Тем временем грянула война за Независимость, и семнадцатилетний Зоар оставил свой ударник дома, всунул в рюкзак губную гармонику, и ушел на фронт – в штурмовые отряды. Хаимке проводил сына до ворот кибуца, похлопал его по плечу и, расставаясь, сказал:

«Береги себя».

«Положись на меня, отец».

Это были последние слова, услышанные Хаимке от сына. Зоар не сдержал своего обещания, и был убит арабами, когда патрулировал колонну машин с продовольствием из Тель-Авива в Иерусалим. Товарищи его рассказали Хаимке и Брахе, что всю эту опасную дорогу Зоар напевал им песни, пока его не сразила пуля.

О Зоаре Адас рассказал Ники, когда они доили овец. Струйки молока звенели, ударяясь в ведра, овцы брыкались, и Ники сказал:

«Ты знаешь, я родился потому, что Зоар погиб».

Кончилась война за Независимость, и жизнь продолжалась. Могила Зоара покрывалась цветами, но от года к году все меньше следили за возложением свежих цветов, а старые засыхали. Хаимке и его семья продолжали петь и играть на всех инструментах, кроме ударника и губной гармоники. Иногда за ударник садился кто-нибудь из внуков, но Браха отгоняла его немедленно. Также не нашелся наследник по игре на губной гармонике, и она лежала под портретом Зоара, который улыбался вечной улыбкой. Но не такой человек Хаимке, чтобы на этом остановиться. И родился Ники. Маленькая и худая, Браха еще больше сжималась, а живот ее увеличивался, и вместе с его увеличением все сильнее становилось бледным ее лицо. Родился сын, которому дали имя Шахар. После этого Браха долго болела разными болезнями и с трудом из них выкарабкалась. Ребенком должен был заниматься Хаимке, и вкладывал всю душу в позднего своего сына, называя его на идиш «мизиник», что означает – «мизинец». Хаимке бегал в ясли, возился с сыном и все напевал – «мизиники, мизиники», прибавив букву «и. Но имя это было трудно для произношения, и его сократили до «Ники». Забыто было, что младенцу дали имя по погибшему Зоару – Шахар, и закрепилось за ребенком это имя – Ники.

Ники был тихим и мягким по характеру парнем, ни разу ни на кого не повысил голос, и в эти мгновения его высокий и мягкий тембр ударил в душу Адас, отделяя и отдаляя ее от Юваля.

«Адас, в эту ночь ты будешь танцевать со мной».

Ники подстерегал ее у входа в столовую после спектакля на горе, схватил ее за руку, и они закружились в танце. Плясали, бесились, веселились. Утром Ники уходил в армию, как и Мойшеле, и Рами. Но он, в отличие от них, не пошел в десантники. Над ним посмеивались, говоря, что он пошел добровольцем в военный оркестр, где будет дергать струны и стрелять звуками. Ники же со свойственной ему мягкостью отвечал всем добровольцам: «Что плохого в военном оркестре?»

Ники и Адас плясали, и радовались, и были опьянены танцем и мелодиями. И во всем этом шуме Ники сказал Адас:

«Знала бы ты, как не хочется мне идти в армию».

«Только не говори этого никому».

«Только тебе я говорю это».

«Нет выбора, Ники».

«Жаль».

«Что бы ты хотел делать?»

«Заниматься музыкой».

«Армия этому не помешает, Ники».

«Кто знает, Адас».

«Все твои мелодии – в тебе».

«Есть во мне еще что-то».