Дикий цветок

Он вырвался через колючие кусты тёрна и репейников, доходящих по высоте до его лица. Он сбивал их, подсекал их, и большой букет из этих колючих растений уже был набран им, и все ему было мало. Собирательницей колючек была Адас, связывала цветными лентами букеты из них, вешала на стены и вставляла в банки. Это ее сумасшествие с терном и репейниками началось у нее в жаркие летние дни при первом появлении ее в кибуце. Жаркий месяц Ав покрыл гору колючими кустами, которые распространились и в долину. И Адас была, «принцессой между шипами», и это было, как парафраз первой строки каббалистической книги «Зоар» – «как роза между шипами». Она серебрилась, как листва оливкового дерева в сиянии солнца. И черные ее волосы, сплавленные с золотом и серебром лета, искрились ореолом вокруг нее. Рами сидел тогда на одном из выступов горы, и Адас попалась ему на глаза. Малышка пронеслась верхом на чудной лошадке, скользя между золотистыми шлейфами света, и так, верхом, вошла в жизнь Рами. Она уже принадлежала Мойшеле, и Рами с Мойшеле дали обет, что никакая женщина не разобьет их дружбу. Но Рами нарушил обет, влюбился в Адас, и стал помогать ей в собирании колючих растений. Он вел за ней слежку по сухим полям, ноги его были исцарапаны шипами, но не достиг ее. Быстрая в движении, она убегала от него. И Рами продолжал следит за ней издалека до того летнего вечера, когда они встретились во дворе кибуца лицом к лицу, и уже нельзя было сбежать. Пришел месяц Элул. Адас вернулась в школу, Мойшеле и Рами должны были идти в армию. Малышка уже испортила им всю дружбу. Смотрела Адас на Рами, и на лице ее свежая пунцовая царапина. Он спросил:

«Мойшеле?»

«Ты что, сошел с ума?»

«Кто же?»

«Колючки».

Пробился Рами сквозь колючие заросли, закрывавшие вход в пещеру, и букет уже отяжелел и колол его, но он продолжал собирать колючку к колючке – для Адас. И пустыня отступала перед малышкой, и снова тёрн, репейники и чертополох покрывали гору, и весна расцветила склоны. Рами и Адас – под дум-пальмой, и любовь их расцветает в чертополохе. Сумасшедшая тяга Адас к колючкам продолжается. Овцы набросились на зерновые, Адас – на зеленый тёрн, выпустивший синие цветы. Адас – самая красивая и сияющая, с букетом колючего тёрна. Овца принесла потомство в травах, облизывает новорожденного, еще всего в крови и околоплодных водах, но он уже хочет встать на ножки. Глаза Рами перебегают от овцы к ягненку, и от него – к лицу Адас, скрытому за букетом цветущего тёрна, и волосы ее, блестящие и дикие, скользят и проливаются между зелеными веточками и синими цветами. Рами указывает глазами на овцу и ягненка, и говорит: «Бери пример».

«Когда-то я хотела иметь двенадцать детей».

«Когда?»

«До тебя».

«Тогда – за мной».

Он потянул ее в травы, и они поскользнулись, и упали, и любили друг друга под первое блеяние новорожденного ягненка. Букет тёрна рассыпался вокруг них и был раздавлен копытами овец. И тогда познал Рами истиннуюАдас, такую, какой никто ее не видел, только он – дикую, счастливую, истерзанную и любящую.

Весна синего тёрна тоже прошла. Война закончилась, но Рами остался в пустыне с колючками. Поднял Рами глаза поверх букета, чтобы определить время по солнцу. Сухое русло открыло его взгляду живого верблюда, жующего свежие травы. Месяц Элул подарил камням пустыни немного зеленых трав. Верблюд их сжевал до последнего ростка, и, таким образом, поглотил всю осень в пустыне. Верблюд не к добру, приносит худое, внушает раздражающее желание очистить землю от его присутствия. Что ж, мертвый верблюд лучше живого, но автомат не взведен. Что мешает ему убить жующего верблюда? Капитан Рами больше не убивает. Война закончилась, и Рами несет в мир букет сухих колючек. Рами не согнал верблюда с зеленых трав, а сильнее сжал букет – чудесный букет для Адас.

Вернулся на базу в полуобморочном состоянии, еле держась на ногах, страдая от жажды и полного упадка сил. Но колючки не бросил. На грани потери сознания он все же дотянул до машины, и положил букет в багажник.

Руки его, в синяках и царапинах, висели беспомощно, как плети, вдоль тела. Голова отяжелела, и лишь последним усилием он держал прямой шею. Кровь била в виски и дыхание было коротким. И ко всему этому – старшина! Он всегда следил за командиром, и вид последнего удивил его. Старшина не юноша, а дед своих внуков, и над его загорелым лицом сереет копна волос, и весь этот свинцовый цвет он опрокинул сейчас на Рами:

«Командир, что-то случилось?»

«Ничего», – резко оборвал его Рами. Тупица тот, кто обращается к нему со словом «командир», когда он вообще не походит на человека. Весь исцарапан, без сил и полон песка. Такого командира еще не видели старшинские глаза Циона Хазизи, командира, которому колючки изорвали форму и гимнастерка распорота по швам, командира, к кому прилипла пустыня – к волосам, лицу, глазам, бороде, сандалиям, которые, вероятно, порвались от песка и потерялись. Босой и несчастный, он спросил слабым голосом:

«Майор уехал?»

«Несколько часов назад, командир».