Дикки-Король

— Эта мысль наделает много шума, — не без ехидства ответил Джо, поскольку знал, что больше всего граф боится «шума», который возникает в связи с замком. Он ни за какие деньги не пустил бы в замок «Флору» и «Детей счастья», если б на этом не настоял мсье Хольманн. Но что бы стало без мсье Хольманна, — Джо гордится, что является его протеже, — с графом и замком де Сен-Нон?

Если граф не ведает о славе Дикки-Короля (достоинство не позволяет ему подробнее расспросить своего шофера), то ему незамедлительно о ней напомнят. Потому что едва он величественно (ростом он всего метр шестьдесят три сантиметра, но держится очень прямо) вылез из «ситроена», как на него набросилась возбужденная владелица мясной лавки:

— Ну, рассказывайте, мсье Жан! Как Он выглядит? В прошлом году мы собирались пойти на стадион послушать его, но билет достал один Люсьен и сидел так далеко!..

— Кто Он?

Добрая женщина расхохоталась.

— Вы думаете, мы ничего не знаем, мсье Жан? Да об этом вся округа говорит! Представляете, раз все знают, что я снабжаю замок, то все приходят и требуют от меня подробностей! Как Он одевается что ест…

— Я знаю об этом не больше вас, Амелия. И это меня интересует меньше всего на свете…

— Бросьте, мсье Жан! Всем известно, что Он друг мсье Жана-Лу! Вы не хотите ничего рассказать, это не слишком любезно! Вам, как всегда, небольшой бифштекс из филейного края?

Он покупает свой бифштекс. Совсем крохотный. У него на счету каждая копейка, ведь в замке еще столько дыр надо залатать. (К счастью, в деревне полагают, будто он бережет денежки: в деревне это никто никогда не считал зазорным.) Граф засомневался (по причине этого возбуждения), идти ли ему в бакалейную лавку, мысленно подсчитывая, сколько у него осталось сухарей и банок сардин — или, может, послать туда Джо? — когда в мясной лавке появился отец Юртель, неизменно восторженный и преисполненный всевозможных планов.

— Что скажете, господин граф? (Этот хотя бы не оскорбляет его титул.) Кажется, вы теперь принимаете знаменитостей? Ну да, уж не думаете ли вы прятать его от нас?! О, мы будем уважать его инкогнито, но, что вы хотите, слухи ведь ползут… Не собирается ли он поселиться в нашем краю?

— Но я ничего не знаю! Предполагаю, он приехал, чтобы расслабиться… отдохнуть…

— Мои дети из благотворительного общества крайне возбуждены, они бредят, просто с ума сходят, вот была бы радость организовать концерт…

И он покинул графа, прервав на середине рассказ о своем балагане, благотворительном базаре или еще о чем-то? Вот до чего мы докатились?! Ведь даже отец Юртель, вполне приличный, носящий сутану священник, отнюдь не прогрессист, позволяет своей пастве бредить каким-то жалким певцом! «Мне следовало бы отнестись к нему с недоверием уже тогда, когда он купил телевизор, под тем предлогом, будто нужно не отставать от событий. Священник обязан быть в курсе лишь одного Евангелия! Вот к чему все это приводит нас! И он полагает, что ему все позволено, из-за Жана-Лу!» В сердце холостяка Жана де Сен-Нона занозой сидит то, что его племянник унаследует — замок, земли, все, он — лауреат первой премии консерватории, старший сын любимой сестры графа Алиетты, пишет музыку (если это можно называть музыкой), и его показывают по телевизору! Что означают по сравнению с этим публичным позором его собственные мелкие делишки с мсье Хольманном, не совсем, правда, законные, но о которых все молчат?

Жану де Сен-Нону шестьдесят два. Года совсем не в тягость ему — маленькому, худому, выносливому, — за сорок лет он ни разу не болел даже гриппом! — хотя замок отапливался не всегда. Но он нервный, суетливый, вечно чем-нибудь недовольный. «На этот раз у него есть все основания ворчать», — подумал Джо.

Когда граф вернулся со своими скромными покупками, которые он делает каждую неделю, его раздражение дошло до того, что почти превратилось в любопытство. Пряча в шкаф скудные припасы, раскладывая бумаги, бесцельно бродя по маленькой гостиной, он не смог сдержаться и выглянул в окна, выходящие на псарню. «Подумать только, среди них есть люди моего возраста! И они спят на земле! Готовят себе еду под открытым небом! И все это ради того, чтобы быть рядом с этим сладкопевцем, принявшим английское имя! В старые добрые времена олухи хотя бы сидели дома. Или же совершали паломничество в Лурд и там ели свои бутерброды! Немыслимо!» Следует отметить, что граф жил аскетом на втором этаже (единственном, который был меблирован) северного крыла, с молодых лет терпел всевозможные лишения и неудобства, спасая идею замка и километры бесполезных кровель. Даже сейчас он готовит себе на газовой горелке, ничуть не лучшей, чем у фанатов в лагере, суп из пакета и яичницу, которыми отобедает на старомодной кухне. Уже давно в северном крыле никто не жил, раньше там размещались слуги, бонны, горничные. Ванной там не было. И если граф спит в огромной комнате, куда редко заглядывает солнце, то постель его никак нельзя назвать образцом комфорта.