Дикое племя

Убедившись, что никакой опасности нет, она опустилась на заросшее травой открытое пространство, отгороженное домом от остальных построек и бараков, где жили ее люди. Двое маленьких детей увидели ее и побежали на кухню. Через несколько секунд они вернулись назад, ведя за собой Риту.

Рита подошла к Энинву, взглянула на нее и сказала без тени сомнения в голосе:

— Я полагаю, ты проголодалась.

Энинву лишь захлопала крыльями.

Рита рассмеялась.

— Ты выглядишь красивой ручной птицей. Интересно, как бы ты смотрелась на общем обеденном столе.

Рита всегда отличалась, мягко говоря, странным чувством юмора. Энинву еще раз нетерпеливо хлопнула крыльями, и Рита отправилась на кухню. Оттуда она принесла двух кроликов, уже разделанных для готовки. Энинву вцепилась в них когтями и начала рвать своим клювом, благодарная Рите за то, что она не успела их зажарить. Пока она ела, из дома вышла Элен, и следом за ней чернокожий мужчина. Этого человека она видела впервые. Вероятно, один из беглых рабов. Энинву никогда не отказывала в гостеприимстве беглым рабам: кормила их, давала одежду, отправляла их в путь более подготовленными для выживания. В тех редких случаях, когда ей казалось, что человек годился для ее дома, она покупала его.

Это был невысокий, ростом с Энинву, ладно скроенный мужчина. Она подняла голову и с интересом посмотрела на него. Если бы он имел разум, соответствующий его телу, она обязательно купила бы его, даже если бы он и не пригодился на плантации. Ведь так много времени прошло с тех пор, как у нее был муж. Случайные любовники перестали ее удовлетворять.

Она вернулась к еде, продолжая сосредоточенно рвать кроликов, в то время как ее дочь и незнакомец наблюдали за ней. Разделавшись с пищей, она вытерла свой клюв о траву, бросила последний взгляд на красивого незнакомца, тяжело поднялась в воздух и полетела вокруг дома к верхней галерее, где располагалась ее спальня. Там она немного вздремнула, переваривая пищу.

Наконец она вновь стала сама собой — невысокой и чернокожей молодой женщиной. Кейн очень не любил этого, но сейчас это не имело значения. Незнакомцу это должно очень понравиться.

Она надела одно из самых лучших своих платьев, добавила к наряду несколько красивых дорогих камней, которые украсили блестящую шапку ее новых волос, и спустилась вниз.

Ужин подходил к концу. Ее люди никогда не дожидались ее, если знали, что она находится в это время в облике животного. Они прекрасно знали ее привычку не спешить с превращениями. И теперь ее взрослые дети, вместе с ними Кейн и Лиа, а также чернокожий незнакомец, сидели за столом — щелкали орехи, ели изюм, пили вино и вели негромкую беседу. Они освободили для нее место, прервав разговор для приветствий и приглашений. Один из сыновей подал ей стакан, наполненный ее любимой мадерой. Она сделала лишь один приятный глоток, когда незнакомец сказал:

— Море делает тебя только лучше. Ты правильно сделала, что отправилась туда.

Ее плечи слегка опустились, хотя она старалась не показывать вида. Ну конечно же, это Доро.

Он поймал ее взгляд и улыбнулся. Она поняла, что он заметил ее замешательство, граничащее с разочарованием, и не было никаких сомнений, что он заранее спланировал этот эффект. Она умудрилась не обратить на него внимания и оглядела стол, чтобы еще раз удостовериться, кто из ее людей здесь присутствует.

— А где Луиза? — спросила она. Старая женщина почти всегда ужинала вместе с ее семьей: покормив приемных детей, она приходила сюда, как она сама говорила, чтобы поучиться взрослым разговорам.

Но сейчас при упоминании ее имени все затихли. Сидевший ближе всех к Энинву ее сын, Джулиен, тихо сказал:

— Она умерла, мама.

Энинву повернулась, чтобы взглянуть на него. Он был некрасив, с кожей какого-то болезненного желто-коричневого цвета. И только глаза, такие же чистые, как и у матери, немного смягчали внешнюю непривлекательность. Несколько лет назад, когда понравившаяся ему женщина наотрез отказалась иметь с ним дело, он отправился к Луизе, чтобы поведать ей о своей печали и найти утешение. Луиза рассказала об этом Энинву, и та была очень удивлена, обнаружив, что не испытывает никакого чувства обиды к старой женщине за то, что ее сын рассказал о своих переживаниях постороннему человеку. Благодаря своей чуткости Луиза перестала считаться чужой в первый же день своего появления на плантации.

— Как она умерла? — спросила наконец Энинву.

— Во сне, — сказал Джулиен. — Она легла спать, а на следующее утро дети не смогли ее разбудить.

— Это случилось две недели назад, — сказала Лиа. — Мы пригласили священника, зная о том, что она хотела этого, и устроили ей пышные похороны. — Лиа умолкла, явно испытывая нерешительность. — Она… она не испытала никакой боли. Я даже прилегла на ее постель, чтобы убедиться в этом, и знаю, что она ушла так легко, словно…