- Ничегошеньки нельзя было сделать. Хуан не желал меня видеть и слышать. Мне он ничего не должен, это правда; даже думать нечего. Ведь в действительности я ему не помог, когда он нуждался. Сегодня он хозяин своей жизни, грубый и дикий, как пират прошлых веков. У него есть злополучный корабль, что-то вроде артиллерийского рыбацкого судна. Не знаю, каким образом он добился у губернатора Гваделупе разрешения заниматься незаконными или подпольными делишками, которые сами идут к нему в руки. Временами Хуан подобен землетрясению. Любая потасовка в таверне, вымогательство, скандал в Сен-Пьере – и везде он как-то замешан; но то ли ему везет, то ли он обладает какой-то дьявольской хитростью, но пока что никому не удалось засудить его.
- Невероятно, – задумчиво пробормотал Ренато. – Хуан, Хуан. Подумать только, мой бедный отец…
Не закончив мысль, он встал и шагнул по ветхой комнате, нахмурив брови, упрямый и взволнованный. Педро Ноэль подошел, положил ладонь ему на руку:
- В этом мире не все можно изменить. Ренато, послушайте доброго совета, забудьте о Хуане. Забудьте о нем.
- Откуда ты идешь?
- А? Что?
Намереваясь повесить обратно на стул черную накидку, Айме, захваченная врасплох, застыла и отпрянула от дверей спальни сестры, к которой бесшумно подошла. Она вздрогнула, когда Моника резко подняла голову и схватила за руку, но ей хватило хитрости и изворотливости, чтобы скрыть изумление, и она улыбнулась, придав словам незначительность:
- Я испугала тебя? Думала, ты спишь.
- Это ты испугана.
- Я? С чего бы? Какая глупость, я вошла, чтобы…
- Чтобы оставить мою накидку, уже вижу. Поэтому и спрашиваю, откуда ты идешь. Зачем ее взяла. Ты не ответишь мне?
- Конечно. И незачем так все усложнять. Я иду из сада, где немного подышала воздухом. Я задыхалась несколько часов. Ненавижу вежливые приемы под люстрой гостиной, с мамой и твоим пристальным взглядом, как будто хотела меня испепелить, когда я улыбалась Ренато.
- Никто не упрекал тебя за это, – сурово возразила Моника.
- Как хочешь, спорить не буду. Уже поздно и лучше нам поспать. Вот твоя накидка, и прости, что взяла ее без твоего разрешения.
- Зачем ты брала ее? Ведь ты задыхалась от жары.
- Ладно, прости, – недовольно извинилась Айме. – Я больше не возьму твоих тряпок. Больше этого не будет. Довольна? Ну, с миром и спокойной ночи. Других монастырь смягчает, а ты стала невыносимой. Еще хуже, чем раньше, хотя и тогда хватало.
- Айме! – упрекнула Моника.
- Спокойной ночи, сестра, – кивнула Айме, удаляясь. – Успокойся и засыпай. У меня нет больше желания спорить.
Моника застыла с черной накидкой в руках, с беспокойством и подозрением глядя ей в след. После многочасовых слезных молений она чувствовала себя спокойней. Ее пальцы ощупывали смятую накидку, холодную и сырую, которая источала острый аромат пляжа, селитры, йода и дикий аромат водорослей; и почему-то подумала о мужском лице, которое увидела сквозь решетки окна, о высоком лбе, дерзких глазах, чувственном рте, и прошептала:
- Этот мужчина, ужасный мужчина. Зачем он пришел в наш дом? Зачем искал сестру? Зачем же, Боже мой?
14.
Резкие шквалы ветра, несущиеся с моря, мотали керосиновую лампу, которая распространяла взмахами крыльев желтоватый свет над головами игроков, собравшихся в таверне порта Сен-Пьер.
- Сдавай карты! Ставлю все на бубновую даму. Почему не идешь? – торопил Хуан грубого мужчину напротив.
- Погоди. Погоди, мой остаток не такой как у тебя. Тебе придется дополнить, – заметил противник.
- Забери остатки. У меня больше нет.
- Впервые слышу, что ты так говоришь, Хуан Дьявол. У тебя нет больше и неоткуда достать?
- Клянусь Сатаной! Я поставил «Люцифера» против твоего корабля! – оживленные лица участников вечеринки еще сильнее склонились над грязным столом, с плохо сколоченными досками, а сильные кулаки яростно сжимались. Они сидели за крайним столом самой гадкой таверны порта – гнездо шулеров, контрабандистов, шлюх и пьяниц. Вокруг стола, где два белокожих человека поставил на кон все, стояли и другие лица цвета гуталина и янтаря, кудрявые головы африканцев и свисающие прямые пряди бронзовых лбов индусов. Негры, китайцы, индейцы, мулаты – закваска Сен-Пьера, горькая и ядовитая пена, которая выносит наверх отходы всех нечистот, все пороки, невзгоды, человеческие вырождения.
- Принимаешь или нет? – настаивал Хуан.
- Мой остаток больше твоего, – упрямо твердил противник.
- Поэтому я уравниваю ставку. Мой «Люцифер» дороже твоей ветхой лодки. Но не важно, я принимаю. Бросай карты! Или испугался и теперь хочешь идти на попятную?
- На корабли нельзя так играть. Надо принести бумаги.
- К черту бумаги! Есть десять свидетелей. Мое судно «Люцифер» против твоей лодки!