- Хватит, Моника, в этой жизни я ставила на карту все. Эта битва столь серьезная, что от нее зависит моя жизнь. Не вмешивайся, потому что первой пострадаешь.
- Послушай, Айме, я хотела уйти, подумала, может, ты действительно вправе распоряжаться своей жизнью и любимыми мужчинами по своему усмотрению. Я хотела даже отказаться защищать Ренато от твоей подлости; хотела уйти, но кое-кто со слезами умолял меня не поступать так. А знаешь, кто? Наша мать! Несчастная мать, от которой ты не позаботилась ничего скрыть, которая живет в ужасной тревоге, что ты можешь натворить, и что может случиться с тобой. Несчастная мать, которую ты огорчила бесчестием, чьи седины хочешь запятнать скандалом, недостойным поступком. Не только из-за себя или Ренато, но из-за матери прошу тебя, Айме… – Моника вдруг прервалась, и удивленно воскликнула: – О, Ренато!
- Да, это я, – подтвердил он, приближаясь. – Что происходит, Моника?
- Ничего, мы разговаривали. Почему ты вернулся так быстро?
- По счастливой случайности. Оседлали мою лошадь, и тут я увидел Хуана. Мне пришло в голову попросить его приступить к своим обязанностям, и он добровольно согласился. Приятно удивленный, я дал ему широкие полномочия, и он недавно выехал к работникам по первому поручению в качестве главного управляющего. Разве не здорово? Ты не рада, что я почти сразу же вернулся, Айме?
- Конечно! Я всему рада, твоему возвращению, хорошему настроению Хуана, мне не на что жаловаться, кроме как решению Моники оставить нас.
- Оставить? – удивился Ренато.
- Поэтому мы и спорили. Моника настаивает вернуться в Сен-Пьер с мамой. Она говорит, что для медового месяца чересчур много людей в доме, и поэтому уезжает, Ренато.
С дьявольской улыбкой Айме повернулась в сестре, которая растерялась от такого цинизма и неожиданной наглости. Она собралась возразить, неистово крикнуть, но ее глаза столкнулись со взглядом Ренато, в которых появилось выражение досады и раздражения. Для него она лишь посторонняя, дерзкая и капризная; но через мгновение выражение на лице вновь стало благородным и мужественным, зажигаясь добротой, достигая глубин сердца Моники:
- Эту тему мы уже обсуждали. Я считал, что она улажена. Конечно, я не имею права удерживать тебя силой, если хочешь уехать, Моника. Я просил тебя и с братской откровенностью рассказал свои эгоистичные мотивы, чтобы ты не уезжала от нас. Если хочешь уехать, как я могу перечить? Лишь прошу у тебя прощения. Ты приехала отдохнуть, а я нагрузил тебя работой. Ты искала спокойствия, а я сбросил на тебя груз всех моих тяжелых забот. Но клянусь, я не думал злоупотреблять. Ты уже видела, что Хуан занялся моими делами и…
- Не продолжай, Ренато. – с глубокой болью прервала Моника.
- Поступай, как знаешь, Моника. Если останешься на несколько дней, я обещаю не трогать тебя, чтобы ты смогла отдохнуть. В любом случае, прости меня. Идем, Айме?
- Секунду, Ренато! Я не допущу, чтобы ты ушел с таким впечатлением, – заговорила Моника, но Айме вмешалась с притворной нежностью:
- Но дорогая…
- Я говорю с Ренато! – решительно оборвала Моника. – Айме неверно истолковала мои слова. Я останусь на нужное тебе время, Ренато.
- Не в том дело, Моника. Твоя помощь бесценна, но…
- Бедная Моника измучена, – продолжала Айме. – Такая обеспокоенная, уставшая, и едва понимает, что говорит. По-моему, мы злоупотребили ее добротой.
- Ты не замолчишь, Айме? – приказала Моника, уже не в состоянии сдерживаться. И с твердостью уверила: – Я останусь, Ренато, даже если меня будут прогонять!
- Кто тебя прогоняет? Это нелепость. Моника, это ведь ты сказала, что хочешь уехать. Вроде говорила именно ты, судя по словам твоей сестры…
- Естественно, – поспешила подтвердить Айме. – Чего мне еще желать? Пусть остаются здесь! Говорю «остаются», потому что знай, Моника изменила свои планы. Уже не хочет возвращаться в монастырь, а хочет с мамой уехать домой. Кажется, наша будущая настоятельница вешает облачения, а может, ищет за кого выйти замуж.
- Ты не замолчишь уже? – крикнула гневно Моника.
- Прости меня, – злобно и насмешливо извинилась Айме. – Может, я ошибаюсь. Мне показалось, будто ты действуешь в порыве любви.
- Замолчи, Айме! – повторила Моника вне себя.
- Действительно, помолчи, – мягко и нежно вмешался Ренато. – Разве ты не видишь, что раздражаешь ее? А ты, Моника, тоже не воспринимай так. Тут нет ничего особенного, мне кажется, все-таки неразумно хоронить в монастыре молодость и красоту, если только это не настоящее призвание. Если ты поняла вовремя, что ошиблась, то правильно это исправить и не расстраиваться. Не думаю, что Айме желает огорчить тебя. Она озорная и насмешливая, ты знаешь. Только я могу обижаться из-за отсутствия твоего доверия. Мне хочется, чтобы ты поведала мне, как брату, все свои сомнения! Или я им стал? – он взял ее за руку, задрожавшую, и улыбнулся, пристально глядя ей в глаза, которые избегали его, словно боялись признаться в своих чувствах. – Доверия не добиваются силой, Моника, хочу, чтобы ты знала и всегда помнила, что я твой лучший друг, и ты всегда можешь мне доверять.