- А если не ради любви к сестре? – прервала ее Моника. – Если другая любовь толкает меня на это?
Моника посмотрела на мать. Словно столкнулась с собственной совестью и с ужасом показала кровоточащую рану в глубине души, которую обнаружил Хуан, тем самым обезоружив ее, распиная в самом ужасном сомнении. После долгого молчания прозвучал слезный голос матери:
- Если несчастная любовь сделала тебя такой великодушной, дочка, если ради нее ты пошла на жертвы, и борешься за его счастье, отказав себе во всем, пусть Бог благословит тебя за великодушие! Пусть Бог благословит тебя, дочка, потому что, спасая счастье Ренато, ты спасаешь всех нас и ее, безумную и ослепшую. Спасаешь меня, поскольку я не смогу противостоять такому удару. Спасаешь и светлое имя своего отца.
Моника встала, внезапно душевное смятение улеглось, будто новый свет озарил дорогу, будто новая сила помогла ей принять жертву, справиться с болью и противостоять всем бурям. Вновь соединив ладони, она упала на колени. Каталина спросила:
- Дочка, что ты делаешь?
- Я благодарю Бога, мама. Я слезно просила Его просветить меня, и Он послал твои слова. В отчаянии я просила указать мне путь, и твоим голосом Он подсказал. Теперь я знаю, что важно, и не стану колебаться. Перестану сомневаться!
25.
Медленно шагая по мокрой дороге, Хуан возвращался в дом. Он избегал парадных каменных лестниц, выходящих на широкие галереи, в надежде, что за ним никто не наблюдает и пролез через узкую дверь в стене, пересекая пустые внутренние дворики, едва освещенные бледной вспышкой полумесяца, который выглядывал сквозь разорванные облака.
С поразительной точностью он помнил детали дома, и как стрела, точно попавшая в цель, задержался у полуоткрытых окон роскошных комнат левого крыла, подготовленных для медового месяца Айме и Ренато.
- Кого ты ждала, Айме? – ядовито спросил Хуан.
- Кого я могла ждать, кроме тебя?
- Не знаю, я не знаком с соседними имениями Кампо Реаль.
- Хватит! – гневно взвизгнула Айме. – До каких пор я должна терпеть твои оскорбления?
- Пока не устану оскорблять тебя! Пока мне не надоест, пока ты не пропитаешься ненавистью и презрением, которые я приберег для тебя!
- Если бы только ненависть или презрение, ты бы уже уехал. Тебя держит и огорчает что-то, тебя тянет ко мне, хоть и не желаешь признавать. Что-то делает тебя безнадежно моим, и меня – безнадежно твоей. Да, твоей, Хуан, хоть ты и не желаешь смотреть на меня, как утверждаешь. Почему? Почему же тогда ищешь встречи со мной?
- Полагаю, человек превращается в пса, когда его порабощает страсть, – яростно выдавил признание Хуан.
Он шагнул к Айме, но та отступила, и из-за тени поглядела по сторонам, напрягая слух, и наконец взяла Хуана за руку, принуждая уйти:
- Мы в неудачном месте. Ренато провожает нотариуса до комнаты доньи Софии, но может вернуться, и не должен увидеть нас за разговором. Он какой-то странный. Не знаю, подозревает или предчувствует, но надо вести себя благоразумно, Хуан. Крайне благоразумно, деликатно, спокойно. Надо запастись терпением, Хуан.
- Терпением для чего?
- Чтобы ждать. – Айме страстно умоляюще воскликнула: – Хуан, Хуан, бесполезно обманываться. Ты любишь меня. Твой гнев, оскорбления, грубость и жестокость означают лишь одно – ты еще любишь меня. Можешь оскорблять, проклинать и бить, желать мне смерти, но это правда. Хуан, в глубине души ты любишь меня, жизнь моя!
Медленно она подталкивала его к концу длинного коридора, заставила спуститься на четыре ступеньки, отделявшие открытую галерею от широких дорожек, пряча его за широким вьюнком. Они стояли так близко, что ее огненное дыхание, словно вспышка страсти и безумия, полыхнула по лицу Хуана, возбуждая и пьяня. И в его голосе сквозили мольба и приказ:
- Да, Айме, я люблю тебя. Ты моя, даже на дне преисподней! Я люблю тебя! Ты должна уже умереть от моих рук, но я люблю и целую тебя, одновременно проклиная, и тебе следует дрожать, потому что каждую минуту, сжимая тебя, я порываюсь сдавить тебя сильнее и сильнее, пока ты не испустишь дух, чтобы перестала смотреть на меня глазами, пронзающим, подобно кинжалам, чтобы твой голос перестал сводить меня с ума и отравлять... Потому что, когда ты рядом, как сейчас, я не человек, а животное, способное на любые низости. Уедем сейчас же, прямо в эту секунду. Уедем далеко!
- Ты что, спятил?
- Конечно же спятил. Только помешавшийся может снова обнимать тебя; только безумец, сумасшедший, пьяный признается в любви. Уедем!
- Погоди немного, Хуан, погоди, – приглушенно взмолилась встревоженная Айме, услышав приближающиеся шаги. – Слышишь? Это Ренато! Ради Бога, помолчи!
Она обхватила его шею, заставляя наклониться, спрятаться в густых зарослях жимолости, чуть дыша, когда послышались голоса Моники и Ренато и раскаты грома, сопровождаемые ветром, после чего сразу полил дождь.
- Снова буря, Моника.
- Да, Ренато, но это не имеет значения.
- Как это не имеет? Нельзя выезжать в такую непогоду. Я лично займусь этими переездами. Этим надо заниматься, но тебе тоже надо отдыхать. Очень скоро многое изменится благодаря Ноэлю и Хуану.