- Как я сам. Повторите еще раз, что презираете ее за любовь ко мне. Презирайте, продолжайте презирать ее всей душой, потому что она любит меня и хочет быть со мной, а не с кабальеро Д'Отремоном. Она предательница, тщеславная и порочная, но женщина из плоти и крови, а не из небесного теста, как вы. Вы безгрешная и недотрога; но при всей чистоте, боюсь, вы смотрите туда, куда нельзя, куда не позволяет ваша христианская мораль.
- Хватит, замолчите! Вы ничего не должны говорить обо мне! Негодяй!
- Тихо! – приказал Хуан, сурово схватив ее руку. – Не смейте давать мне пощечины. От кабальеро у меня только одежда. Вы очень пострадаете.
- В вас только насилие и жестокость. О, оставьте меня!
- Конечно, оставлю. Меня не интересуют ваши чувства. Ренато несказанно повезло, что вы любите его. Я лишь прозрачно намекну, что не стоит плевать в колодец, из которого будешь пить, и не вставайте на моем пути.
- Вы не последуете этим путем! Я помешаю вам всеми способами! Буду бороться всем оружием!
- Осторожнее, как бы это обернулось против вашего Ренато.
- Он не мой и никогда им не будет! – воскликнула Моника в откровенном отчаянии. – Но вам не увезти Айме из дома, потому что я способна убить вас!
Хуан снова взял ее за руки, крепко сжав их сильными ладонями, и смотрел на нее, впервые чувствуя в ней женщину, в то время как на его лице отразилось некое подобие улыбки:
- Значит это правда: вы любите Ренато. Из-за него готовы угрожать смертью. Не думал, что вы способны на такое. В вас есть мужество, чтобы убить этими мягкими белыми руками, на которых ногти, как когти, насколько я вижу. Знаете, что вдруг мне показалось любопытным? Безусловно, вы тоже красива. Особенно сейчас, извиваясь, как дикая кошка, потеряв напрочь облик настоятельницы. Ай, хищница!
Хуан выпустил ее. Моника яростно укусила его и убежала, а он, удивленный, вытирая кровь, насмешливо проговорил:
- Демоны со святой!
- Моника, дочка, что стряслось? Что с тобой? Ты устала?
- Да, мама, очень устала.
Моника, мягко поддерживаемая дрожащими руками матери, с трудом встала. Они находились в ее спальне, и сеньора де Мольнар обнаружила ее на коленях у кровати, со сложенными ладонями и погруженным в них лицом, как будто в обмороке. Она уже давно так сидела, когда вернулась после столкновения с Хуаном. Краска стыда прилила к щекам, когда мать устремила на нее вопрошающий взор. Голова склонилась с ужасным ощущением, что обвинение Хуана оставило на ней видимый отпечаток. Она подрагивала и мучилась, думая, что глаза того человека проникли в самую глубь ее души, словно она стояла перед ним обнаженная, а возможно, и перед остальными. Ей показалось, что в усталых печальных глазах матери, затуманенных слезами, таится упрек; та пожаловалась:
- Не представляешь, как меня мучают твои страдания из-за сестры. Ты была счастлива на избранном тобой пути, но приходится страдать. Может, я скверно поступила, когда попросила тебя защищать сестру…
- Ты не поступила скверно. Думаю, она не хочет ничьей защиты.
- Что она сказала тебе? Ты говорила с ней?
- Нет, я говорила с Хуаном Дьяволом, который не отказывается от сведения счетов и мести, как называет. Уверяет, что Айме любит только его; грубо приказывает мне не мешать. И иногда мне кажется, что этот человек имеет полное право оскорблять меня.
- Он оскорбил тебя?
- Он словно тигр во время гона. Он любит ее и защищается, как загнанный в угол тигр. Но дело не в этом, мама, он не внушает мне страх. Это… я знаю, знаю, что…
- Но ты ведь была решительна, непоколебима. Чем он так изменил тебя? Каким образом мог угрожать?
- Это не угроза, а просто ужасная правда.
- И что же у него против тебя? Ты всегда победишь, на твоей стороне мораль. Твое поведение, достоинство, чистота…
- Моя чистота… – горько повторила Моника.
- Почему ты так говоришь, дочка? Ты меня пугаешь!
- Нет, мама, не волнуйся. Мое тело чисто. До сегодняшнего дня, ценой жизни, я шла дорогой чистоты и достоинства, но иногда чувство рождается, подобно ядовитому растению, корни которого переплетаются в душе и разлагают ее. Иногда я думаю, что нам лучше сбежать, убраться подальше, найти, как я когда-то мечтала, покой. Обрести покой моей души в монастыре или в могиле!
- Что ты говоришь? Почему?
- Я не должна так говорить, ты права. Не должна говорить с тобой таким образом. Но этот человек…
- Что происходит с этим человеком? Он злой, правда? Злодей, стремящийся принести нам несчастье.
- Иногда он не кажется мне злым. По-моему, он страдает; в своей жизни он столько страдал, что добровольно убил в сердце сострадание и жалость. Мне кажется, он любит Айме, и как же любит! По-другому, но также сильно, как и Ренато. Что такого в ее душе и плоти, что она овладевает сердцами мужчин?
- Но в этом ее несчастье! Разве не видишь, дочка? Она рабыня своих страстей, безумств. Если ты позволишь ей изменить своему долгу, до чего она докатится? Меня она не слушает; и у меня нет таких слов, чтобы подчинить ее. Не дай ей совершить безумство, потом будет поздно лить слезы. Дочка, я рассчитываю на тебя. Рассчитываю, что ты ради любви к сестре…