Дикое желание любви

— Да. Они сейчас кушают, но старший, кажется, очень хочет как можно скорее поговорить с тобой.

— Едят? Сейчас?

— На кухне. Это мужчина, ребенок и женщина (как мне показалось, кормилица этого ребенка) — какие-то люди Рафаэля из Альгамбры.

Кэтрин приподнялась на одном локте.

— Мужчина с арабскими чертами лица с ребенком?

— Откуда мне знать?

— Это не может быть никто другой, — объяснила Кэтрин, отбрасывая одеяло и ища свои туфли.

Слегка дрожащими руками она поправила волосы. Зачем приехал Али? Неужели привез ей весточку? Или в Альгамбре что-то случилось?

— Не забудь свою шаль. Иначе простудишься, — бросила ее мать, выходя из комнаты.

Кэтрин поблагодарила ее со слабой улыбкой, набросила на плечи персидскую шерстяную шаль и вышла.

Али встал, когда она залетела на кухню. На соломенном тюфяке перед камином сидел шестимесячный малыш, с важным видом пытающийся засунуть в рот печенье. Он был пухленький, с яркими круглыми глазами и мягкими черными кудряшками на голове. Няня сидела позади, придерживая рукой его спинку, с любовью за ним наблюдая. Кэтрин не могла вспомнить, как ее зовут, но, узнав, улыбнулась. Она была служанкой у Бартонов и потеряла ребенка за неделю до смерти Индии.

— Maîtresse. Так приятно снова вас увидеть.

Лакей, казалось, сильнее поседел, но в остальном почти не изменился. Его поклон был таким же глубоким и почтительным, как всегда.

— А ты, Али? Тебе дали все, что нужно?

— Ко мне отнеслись как к королю, Maîtresse, спасибо.

— Très bien[111]. Мама говорит, ты очень хотел поговорить со мной.

— Если вы не возражаете.

Что-то в его позе подсказало ей, что он предпочел бы поговорить наедине. Кэтрин кивнула.

— Тогда пойдем со мной.

Сжав руки, она повела его в маленький салон. Когда Али увидел комнату, на которую она указала, он сделал шаг вперед и открыл дверь, затем осторожно закрыл ее за ними.

— У тебя красивый сын, Али.

— Спасибо. Он радость моей жизни. Я счастлив, что он вам понравился, мадам Кэтрин, потому что я привез его к вам.

«Луна моих наслаждений…»

— Что ты сказал? — смущенно спросила Кэтрин, потому что отвлеклась на другую мысль.

— Я привез моего Рифа к вам. Дайте ему приют и защиту — и он ваш, поступайте с ним как захотите.

— Я не понимаю, Али. Куда ты собираешься?

— Я возвращаюсь в Альгамбру, к Maître.

— Но ты говоришь так, словно считаешь, что можешь никогда не вернуться к сыну.

— Кто знает, Maîtresse? Это только Богу известно.

— Ты должен знать, что я позабочусь о твоем сыне и сыне Индии, как заботилась бы о своем собственном, но требую объяснить мне, почему ты его оставляешь.

— Моя преданность месье Рафу сильнее отеческих чувств, Maîtresse. Я не могу оставить его один на один с опасностью.

— Опасность со стороны наших людей, как и раньше?

Он кивнул.

— Да, верно, только с большей силой.

— Значит, вы вдвоем будете противостоять всем им? Вдвоем? Вы не можете предупредить констеблей и военных?

— Полиция отвечает только за город. Прежде чем выдвинуться, военные требуют назвать имена, даты и доказательства. Они не поверят, мадам. Они говорят, что там никогда не было волнений, а значит, и не будет.

— Но вы же уверены, что они ошибаются?

— Приметы налицо — для тех, кто может их разглядеть. Барабаны на болотах призывают к убийству, по ночам рабы покидают свои постели и возвращаются перед рассветом — если вообще возвращаются. Кухарка и служанки угрюмы. С кухни пропадают ножи, из сарая — мотыги и косы. Воют собаки, кричат совы, а луна становится красной.

— Но если вы в этом уверены, почему остаетесь там? Почему ты и твой хозяин не можете уехать в безопасное место?

— Араб, Maîtresse, не оставляет пустыню шакалам. Более того, порой у мужчин бурлит кровь, а сердце поет и требует схватки, хорошей схватки. И последнее: иногда мужчину одолевает огромное желание ощутить руку смерти, если он не может ощутить руку жизни.

Кэтрин сделала глубокий вдох, ее губы сомкнулись в прямую линию.

— Что ты имеешь в виду?

— Думаю, вы знаете, Maîtresse. Хоть мужчины будут это отрицать, они полноценно вкушают жизнь только в руках женщин, которых любят.

— И о ком ты говорил?

— О нас обоих, Maîtresse.

— Я не верю тебе. Я не видела доказательств, что твой месье Раф не смог бы спокойно жить, если бы никогда не увидел меня снова.

— Вы не видали его в ту ночь, когда он думал, что вы утонули, — или в тот день, когда он узнал, что вы живы.

«Я приказал возвести надгробие в память о моей любимой жене».

— Сложно признаться в любви, — медленно произнесла она, и ее глаза потемнели, — но не невозможно.

— Однако сначала гордый мужчина должен надеяться на ответное чувство. Кроме того, здесь стало опасно, а он знал ваш характер. Было просто необходимо оторвать вас от него ради вашей же безопасности.

— Если все так, как ты говоришь, значит…

Но чему здесь можно было возразить? Он сильно переживал.

Она обнаружила, что больше всего возмущалась тем, что снова лишилась права выбора.