Диктаторы и террористы

Не думаю, что реставрация генерала возможна, заочно возражает ему главный редактор газеты «Периодико» Хуан Луис Фонт. Сейчас, когда он отстранен от места у раздачи, он не может платить своим сторонникам, и это решающий фактор. Половина его фракции в парламенте уже перешла на сторону победителей. Другое дело, что поведение правительства порой весьма сомнительно. Оно вовсе не однородно, фактически это сборная из нескольких конкурирующих команд, представляющих разные фракции экономической элиты. Правительство склонно к мегапроектам и мегаобещаниям, по которым рано или поздно придется платить. Что грозит сильными разочарованиями. Процессы против коррупции – популярная мера, но как минимум за некоторыми из них – политическая мотивация.

Уже этот короткий обмен мнениями показывает, что время с окончания гражданской войны не прошло мимо Гватемала-сити. Типажи Гарсии Маркеса бессмертны, но сдается, что последняя мечта старого диктатора и нового демократа генерала Эфраима Риоса Монтта так и останется несбывшейся грезой. В обозримом будущем армия тоже не вернется к кормилу власти, слишком много на ее мундире крови собственного народа, слишком глубоко она погрязла в стяжательстве.

При этом армия – не единственный проигравший в ходе выборов. Другим проигравшим стал ее противник, так и не побежденный на поле боя, – герильерос. Избиратели обошли своим вниманием и бывших повстанцев. Сменилось поколение? Как в любой стране третьего мира, в Гватемале большинство населения составляют уже те, кому меньше двадцати лет. Или это голос генетической усталости? Но спутать его послание невозможно: гражданскую войну пора избыть. При этом политическая демократия с грехом пополам принялась на местной вулканической почве – с первых нефальсифицированных выборов 1986 года. Было бы странно ждать от нее многого, но ведь на некоторые маленькие подвиги она способна, не так ли? ООН может считать свою миссию выполненной. Отчего, однако, в голосе Тома Кенигса нескрываемая печаль? Понятно, что завершается некая личная глава. Чувство сопричастности свойственно если не всем, то лучшим ооновским миссионерам, свою работу, успехи и поражения они принимают близко к сердцу. И все же…

Настоящие реформы буксуют на поверхности и не идут вглубь, грустно отчитывается глава уходящей миссии.

Подтверждая свои мысли, он зачитал мне один старый документ – запись из дневника одного судьи.

«В Гватемале две системы права: формальная система, которую преподают в Школе права, и реальная система. В реальной системе есть области, в которых закон не действует, такие, как: исчезновения людей, основные права личности, преступления, совершенные людьми в форме. Все это знают… На практике формальная система лишь прикрывает реальную, она служит ей сообщником… Закон – это фасад, который дает возможность высшему классу и военным притворяться, что они живут в ХХ веке, сохраняя зверства и бесправие дикого прошлого».

Наедине с собой судья мог позволить себе быть честным. С окончанием гражданской войны «излишества» чрезвычайщины ушли в прошлое, но разрыв между формальным и обычным правом никуда не делся.

За четырнадцать лет, говорит Том Кенигс, в юридическую реформу вложено сто миллионов долларов международных денег. На практике мало что изменилось. Здания судов стали лучше, но не законы, не практика. Взять самые тяжкие преступления: приговоры получают от силы пять процентов убийц – только идиоты, которые сами придут, чтобы добровольно сдаться, окажутся в руках правосудия.

В разгар гражданской войны ситуация описывалась формулой: государство против народа. Сейчас дело скорей в качестве институтов: плохая полиция, дурное образование, пристрастный зависимый суд… Найдет ли правительство денег, чтобы продолжить хотя бы те проекты, которые мы начали, да и найдется ли достаточно желания и общественной готовности? При этом в поле зрения только то, что происходит в столице. А как протекает жизнь за ее пределами? На самом деле это две разные страны с разными стандартами. Скажем, в столице школьное образование шесть лет, в деревне – от силы три класса. В столице 95 процентов детей ходят в школы, в деревне – в три раза меньше.

И совсем тревожный симптом: уровень насилия растет. Социальные проблемы обостряются. Снова в ход идет оружие. В своей конфронтации с безземельными крестьянами владельцы финок (крупные поместья) не останавливаются ни перед чем, и все им сходит с рук, правительство закрывает глаза даже на убийства.