Диктаторы и террористы

Обложив Черномырдина – Ельцина, ударив в колокол Донна – Хемингуэя, мэр высек Давида, пролил достоевскую слезу ребенка, сослался на высший авторитет «грека Полибия, предтечи сегодняшних глобалистов», помолился за Югославию, «чтобы она удержалась», ткнул перстом в «заблуждение Запада, его моральную неправоту» и увенчал все это богатое рассуждение страстной проповедью: «Не бойся противника, не бойся врага, но бойся единственно только того, кто скажет: „Я знаю, как надо!“» Вот тут он, пожалуй, немного перестарался. В чем в чем, а уж в монашеском смирении или в интеллигентском сомнении московский мэр ранее не был замечен.

Югославская публицистика Лужкова, безусловно, выдающийся образец жанра. В ней нет ни одной нефальшивой ноты.

Ставить Коштуницу на одну доску с Милошевичем – нелепо. Ставить знак равенства между Милошевичем и югославской государственностью – цинично.

Сравнение Милошевича с Димитровым (и, надо полагать, параллель Запада и НАТО с фашизмом) чудовищно глупо. Видение того, как падший диктатор превращает поражение в триумф, защиту в нападение, а Гаагу в Лейпциг, – из области чистого бреда.

Объяснение югославской трагедии последнего десятилетия кознями Запада – того же интеллектуального свойства, что и объяснения распада СССР кознями Запада, что мы постоянно слышим на жалких сходках пожилых людей со злыми лицами, красными флагами и портретами Сталина.

Родовая черта писаний подобного рода – много пафоса и полное нежелание считаться не просто с фактами, но даже и с историческими итогами и уроками.

Кто такой Слободан Милошевич? Десять и даже пять лет тому назад у нас могли быть сомнения, но сейчас-то мы твердо знаем: это безжалостный спекулянт, удачливо наживавшийся на историческом катаклизме и национальной трагедии, то есть абсолютно худший тип правителя. Коммунистический функционер, в одночасье обернувшийся националистическим вождем, он без колебаний вверг Югославию в четыре войны, все проиграл и при этом постоянно выигрывал в главном – его власть над сбитым с толку, деморализованным народом, чей национальный дух был уязвлен, все крепла и крепла, пока не рухнула и она.

Югославская трагедия – это самое тяжкое, что пережила Европа после Второй мировой войны. Этнические чистки, сотни тысяч погибших, миллионы беженцев и перемещенных лиц, Сараево, повторившее судьбу осажденного Ленинграда, Сребреница, повторившая судьбу Хатыни… Нет человека, который был бы повинен во всем этом больше, чем Милошевич. Мы действительно хотим, чтобы подобные преступления остались безнаказанны? Мы уверены в том, что мир, в котором подобные преступления останутся безнаказанными, будет лучше и безопасней для грядущих поколений?

Кстати, мандат Гаагского суда вполне конкретен. Те, кто попадают туда, обвиняются в «преступлениях против человечности, в том числе убийствах, депортации, преследованиях на политической, расовой и религиозной основе, а также в нарушении законов и обычаев войны».

Противники выдачи Милошевича говорят, что были и другие «лорды войны», что хорватский Туджман и боснийский Изетбегович ничуть не лучше и что несправедливо, если один будет объявлен международным преступником, в то время как другие останутся национальными героями. Это правда. Одиночество этого патриарха на гаагской скамье действительно нестерпимо. Последним прибежищем всех негодяев, прикрывавшихся патриотизмом, должна быть тюрьма. Раскрытие технологии того, как национальные герои превращаются в международных преступников, было бы гораздо более показательным, урок человечеству – более поучительным и универсальным, если бы рядом с потерпевшим фиаско Милошевичем оказались и другие соразмерные фигуры. Иначе легко сказать, что в Гааге судят побежденного, а не преступника.

Гаагский суд – это действительно первый после Нюрнберга опыт суда над побежденным преступником. До опыта суда над победительным преступником международное право и согласие пока не доросли. Увы!

Между тем Лужков и другие вовсе не требуют заполнить гаагскую скамейку недостающими клиентами. Они хотели бы ее вовсе отменить.