Диктаторы и террористы

Вплоть до 1999 года цифры возврата были близки к нулю. В 2000 году отмечен первый и существенный прогресс – 67 тысяч беженцев, вернувшихся в места былого проживания. Речь идет о подлинно трудном возвращении – в местности, где они составляли меньшинство. В 2001 году это число возросло на треть, достигнув 92 тысяч. Такими темпами, оптимистически подсчитывает Петрич, проблема возврата беженцев может быть в основном решена за четыре года. Помнится, два года тому назад настроения в международных кварталах Сараева были куда печальней.

Конечно, и после этого никуда не денутся существенные проблемы безработицы, структурной перестройки, экономического развития. Однако же, лишь преодолев эти два непреодолимых перевала, можно надеяться, что дорога необратима.

Кстати, есть еще и третий показатель прогресса – масштабы военного присутствия международных сил в проблемном регионе. Худо-бедно оно сокращается, как количественно, так и качественно. К концу нынешнего 2002 года в SFOR в Боснии останется 12 тысяч человек (сейчас 19 тысяч, а в 1995 году, когда операция только началась, их было 60 тысяч). В Косове 50-тысячный KFOR появился в 1999 году. Сейчас их 38 тысяч, а к концу 2002 года останется 33 тысячи. Эвакуируется тяжелое вооружение – в нем уже нет прежней нужды. Большая война отступила.

Стипе Месич, 67-летний президент Хорватии, проделал головокружительный жизненный путь. Он был последним президентом Федеративной Югославии. (После Тито президентство СФРЮ было коллективным – или номинальным – и переходило от республики к республике. На 1991 год как раз пришлась очередь Хорватии.) Потом был первым премьером независимой Хорватии. Потом спикером. Потом никем. С Туджманом его соединяли сложные отношения. В 1971 году сидели вместе в тюрьме, выйдя на свободу, сотрудничали, затем далеко разошлись, что и стоило ему места в политике. Два года назад, после смерти друга-врага, Стипе Месич неожиданно для всех выиграл президентские выборы. О первом президенте второй президент независимой Хорватии не говорит ничего плохого, однако позиционируется как политик, желающий демонтажа туджмановского наследия.

Он говорит о «чрезмерном национализме, который явно непригоден», и даже с сарказмом – о «людях, которые сделали национализм своей профессией». Он, кажется, не боится темы сербского меньшинства и сербских беженцев – безусловно, самой острой темы в хорватской политике после того, что́ хорватская армия сотворила в Сербской Краине, раздавив эту самопровозглашенную республику и выгнав 150–200 тысяч сербов. Он утверждает, что «скорейшее возвращение сербов – в интересах Хорватии». И даже, что «любой хорватский политик, который выступает за дискриминацию сербов, проводит политику этнических чисток». У него очень корректный взгляд на то, что «национальные меньшинства – это благо», что они «должны стать мостом сотрудничества между страной, в которой они живут, и страной, в которой их народ составляет большинство».

Сегодняшнее состояние страны и национальную задачу он определяет так: «Мы пытаемся избавиться от груза прошлого – я имею в виду наследие социалистической системы – и одновременно обрести то, что составляет хребет демократического капитализма. И в этом процессе, откровенно говоря, мы видим, как нередко худшие черты социализма не просто выживают, но и вступают в союз с худшими чертами самого примитивного капитализма. С катастрофическими, естественно, результатами».

Он уповает на то время, когда прошлое утратит силу над будущим и «станет действительно нашей историей».

Мило Джуканович, 40-летний президент Черногории, – политик до мозга костей. Это у него на лице написано. Он начинал как комсомольский вожак, был любимым учеником Милошевича. В этом качестве он вышел на первую позицию в черногорской политике. Он сохранил это место, осторожно и постепенно перейдя в оппозицию к сильному человеку Югославии, постоянно балансируя при этом между угрозами пробелградского переворота и прямого вторжения югославской армии. Трудно сказать, чего тут было больше: искусства политического маневрирования или везения – руки у Милошевича каждый раз были связаны чем-то более важным. Так или иначе, война до Черногории не докатилась даже боком – практически единственной из всех республик бывшей титовской Югославии. В конечном счете Джуканович просто пережил белградского властителя. Правда, когда все остальные республики уже стали независимы, Черногория все еще находилась в состоянии некой унии с Белградом. Впрочем, сейчас уже совсем условной и ограниченной даже по сроку. 14 марта в Белграде Джуканович подписал с новыми сербскими властями соглашение о принципах перестройки отношений между Черногорией и Сербией. Оно совершенно недвусмысленно: через три года уже ничто не помешает Черногории формально объявить о своей независимости.