Диктатура пролетариата

У меня самого есть эта работа, она представляет собой чисто психологический анализ вопроса: «Судьба веры в Бога в борьбе с атеизмом», совершенно никакого разбора с религиозной точки зрения, к тому же бесстрастная и серьёзная манера изложения. На вопрос издателя о том, что, собственно, можно тогда писать, прозвучал следующий ответ: «Как же, статьи, в которых не поднимаются вопросы религии». Когда автора статьи пригласили читать лекции по той же теме, в том числе для рабочих, был получен приказ, в котором говорилось о нежелательности лекций, пробуждающих религиозные мысли. Поэтому всем заинтересованным пришлось отказаться от лекций пользовавшегося популярностью профессора. В то же самое время в Москве под особой протекцией властей выходит еженедельник «Безбожник», содержащий насмешливые и, с точки зрений христиан всех конфессий, кощунственные иллюстрации и слова. О вмешательстве в издание этого журнала я не слышал.

Ещё один пример из области журнальной деятельности. Одна фирма начала выпускать чисто библиографическое издание «Среди книг». Но, когда упомянутый неусыпный страж обнаружил в первом напечатанном номере не только заглавия книг, но и их краткое содержание, публикацию немедленно остановили. Уже готовый номер из любезности разрешили выпустить. У меня он есть, и мне следовало бы, наверное, привести часть тех опасных заметок о содержании книг – смех бы пронёсся, подобно очищающему ветру; но это заняло бы слишком много места. Основная суть безумия такова: замечания о книгах либо носят рецензирующий характер, либо, по крайней мере, легко могут приобрести таковой – но написание подобной критики нельзя доверять никому, кроме членов партии, проверенных марксистов… Такого рода журналы, следовательно, не могут быть разрешены…

* * *

Перейдём теперь к издательской деятельности в целом, представляющей собой интересную область для исследований, касающихся России диктаторского режима. Позвольте мне поделиться кое-какими сведениями, собранными по большей части в Москве. Согласно принципу, коммунистическое государство должно провозглашать ликвидацию частной издательской деятельности. Соответственно, весь капитал таких фирм был конфискован, в частности книги. Добавлю, что «право авторской собственности» тоже сначала было отменено, в том числе официально. «Однако это не касалось ныне живущих писателей, – объяснил мне профессор коммунизма Энгель, – и решение действовало только короткое время». Теперь право литературной собственности является также наследственным, оно переходит к вдове и детям.

Вопрос частной издательской деятельности, однако, всегда вызывал у большевистских лидеров особые сложности и сомнения. Ведь большинство из них – бывшие литераторы, они работали у издателей и вместе с ними, в самые трудные времена своей жизни существовали благодаря их помощи, знают им цену и питают «в своём сердце» некоторую симпатию к этим людям и этим учреждениям, без которых многим из них не раз пришлось бы тяжело. Не знаю, насколько большую роль всё это сыграло, но упомянутые предприятия не «национализировали», а «муниципализировали» – как сообщили в самом издательском мире, никто никогда не понимал и до сих пор не понимает, что, собственно, должно обозначать это понятие. Оно осталось стоять вопросительным знаком – как и многое другое в программах и решениях большевиков.

Вследствие обратного движения в экономической политике частные издательства в некотором отношении получили свободу – как говорилось, с сохранением муниципализации. Деньги и книги издательствам, правда, не вернули, только право издавать – с определёнными ограничениями. И в то же время продолжение издательской деятельности являлось обязанностью.

Крупные издательства, как, например, знаменитое издательство Сытина в Москве, оказались не в состоянии снова встать на ноги. Покупательная способность частных лиц была практически на нуле. Библиотеки и общественные собрания книг за пределами крупных городов, которые были взяты под государственный контроль и снабжены в большом количестве конфискованными у издательств книгами, при нынешних тяжёлых экономических условиях пришли в полный упадок, были ликвидированы, исчезли. Только крупные национальные собрания, принадлежавшие университетам, Академии наук, библиотеке Румянцева и т. д. по-прежнему оставались. Но их слишком мало для крупных продаж, и даже у них бюджет был жалкий.

Остались поэтому только небольшие издательства, в Москве их насчитывалось около полудюжины. И, чтобы иметь право существовать в качестве фирмы, они должны продолжать свою издательскую деятельность. Чем и занимаются, отчасти потому, что руководители не хотят лишать работы сотрудников – в высшей степени гуманные и либеральные люди, как вообще многие начальники, – отчасти потому, что последние думают о перспективах и знают, что не так-то просто основать предприятие с нуля.