Диктатура пролетариата

Идеал мелкобуржуазных демократов, воспринятый и значительно резче выраженный социал-демократами оттенка Эдуарда Давида: уничтожение сельскохозяйственного крупного производства и раздел его на карликовые — стоит сильнейшим препятствием на пути социализма в сельском хозяйстве и вместе с тем и на пути общественного развития.

Самым поразительным признаком нынешней русской революции является ее развитие в духе Эдуарда Давида. Он, а не Ленин, выражает настоящее направление революции.

В этом-то и заключается социалистический наглядный урок, который она дает. Он свидетельствует о ее поистине буржуазном характере.

9. НАСЛЕДСТВО ДИКТАТУРЫ

а) Сельское хозяйство

Диктатура должна быть не только лучшим наглядным уроком социалистической пропаганды, она должна своими делами укоротить путь к социализму, даже и в том случае, если она не утвердится и рухнет ранее, чем ее цель будет достигнута. По мнению ее приверженцев, она после себя оставит многое, чего ни устранить, ни видоизменить не будет уже возможности.

Источником этого мнения, как и многих других, — является опять-таки Великая французская p е во л ю ц и я, б у р ж у а з н а я революция, под чарами которой находятся те, кто все, что им не подходит, отбрасывают и клеймят “буржуазным”, для кого демократия ни что иное, как буржуазный предрассудок.

Все это правильно, но выводы, которые следует сделать из этого, совершено не те, какие у защитников диктатуры. Конечно, последняя может выполнить кое-что значительно радикальнее, чем демократия, но то, что при этом получается, не всегда соответствует желаниям диктаторов. Как высоко она ни стояла бы над всеми другими властями в государстве, она же всегда будет зависеть от власти м а т е р и а л ь н ы х у с л о в и й общества. Эти условия, а не воля диктаторов, решат, какие будут в конце концов социальные последствия диктатуры.

Самой могучей движущей силой террора во французской революции были пролетарии и полупролетарская мелкая буржуазия, желавшие уравнения имуществ, разрушения крупных состоянии, что им часто и удавалось. Но они значительно основательнее, чем где-либо в Европе, разрушили остатки феодализма и этим проложили путь возникновению новых крупных капиталистических состояний, выросших как грибы тотчас же после падения режима террора. Это, а не экономическое равенство, и было наследием той диктатуры уравнителей.

Чтобы узнать, какое экономическое наследство оставит после себя нынешняя диктатура Советов, нужно рассмотреть не только ее намерения, желания и мероприятия, но также и экономическую структуру государства. Она-то и является решающей.

Правда, такое исследование может иному показаться скучным педантизмом, несовместимым с тем революционным огнем, которым горел Маркс. Конечно, никто с точностью не может сказать, как думал и поступал бы Маркс при нынешней ситуации. Но, по нашему мнению, подобное скучное занятие есть единственный метод, допускаемый историческим материализмом, обоснование которого и составляет вечную заслугу Карла Маркса. Как пустого фразера оттолкнул бы он того, кто осмелился бы утверждать, что в вопросах познания энтузиазм стоит выше научного исследования.

Экономическим основанием России и поныне остается сельское хозяйство, а именно, крестьянское мелкое производство. Им занимаются почти четыре пятых или, быть может, даже пять шестых всего населения. В 1913 году городское население России (кроме Финляндии) составляло 24 миллиона, сельское же 147 миллиона. Громаднейшее большинство последнего — крестьяне. Революция почти ничего не изменила в этом отношении. Впрочем, количество крестьян немного увеличилось за последний год, так как многие рабочие вернулись в деревню, где голод не так свирепствовал, как в городах.

До самой революции крестьянин жил под полуфеодальным гнетом. Правда, реформа 1861 г. уничтожила крепостное право, она сделала крестьянина формально свободным. Но это не было делом революции, но делом патриархального абсолютизма, отечески заботившегося о том, чтоб при этой реформе крупные землевладельцы ничего не потеряли, а выиграли. Крестьянин должен был заплатить за свою свободу утратой части земли, которой он пользовался до реформы, а за землю, которая была ему отведена, заплатить очень дорого. Правда, в среднем, величина крестьянского хозяйства в России была больше, чем в Западной Европе. В России до революции хозяйств с менее 5 десятин (5 гектаров) было только 10,6 проц. всех крестьянских хозяйств; во Франции хозяйства в 5 и менее гектаров составляли 71,4, а в Германии 76,5 проц. (Маслов. “Аграрный вопрос в России”). Но русское сельское хозяйство благодаря невежеству крестьян, примитивной технике, недостатку в скоте и удобрении настолько отстало, что производит значительно менее, чем в Западной Европе. Во Франции с десятины получалось пшеницы 70,5 пудов (пуд=16,38 кг) в Германии — 77 пуд., в России же только 28,2 пуд. (Маслов).