Дилемма

Она снимает с себя полотенце и придвигается ко мне, впечатывая свое тело в мое, желая меня, и я съеживаюсь, отстраняюсь, потому что я не могу, мы не можем, не сейчас. Но мягкость ее кожи, прикосновения ее пальцев все-таки вовлекают меня в это, и в конце концов я хочу одного – забыться. Забыть то, что случилось. Пусть у нас все будет так, как всегда, пусть мы будем такими, как всегда. Какими мы больше никогда не будем. И я выкидываю из головы все мысли и думаю только о Ливии, о нас. В последний раз.

Ливия

ГОЛОВА АДАМА ТЯЖЕЛО ПОКОИТСЯ НА МОЕМ ПЛЕЧЕ, а мои руки сомкнуты у него за спиной. Он безумно устал, и я даже не уверена, что его сейчас хоть что-нибудь может разбудить. Я испытываю многоликое чувство вины – за то, что уснула, не дождавшись его возвращения из сарая, и еще больше за то, что использовала секс, чтобы мне не пришлось услышать то, что он собирался мне сказать. Бедный Адам. Говоря о нем, я бы никогда не употребила слов типа «хрупкий», но сейчас в нем действительно чувствуется необычная уязвимость, и это меня пугает. Всего за один день в нем изменилось что-то важное, что-то глубинное. Собственно, я не удивлена: узнать, что у твоей дочери, твоей любимицы, роман с одним из твоих приятелей, которого ты к тому же недолюбливаешь, – это, вероятно, вообще одна из худших вещей, какие может пережить мужчина. Если бы только он узнал об этом не на моем празднике…

Но тут я вдруг понимаю: он же пребывал в напряжении еще до того, как началась эта пресловутая вечеринка. Когда же он узнал? Я мысленно перебираю события прошедшего дня. Он был в отличном настроении, когда мы с ним проснулись вчера утром, и за завтраком чувствовал себя прекрасно. Потом я уехала с Кирин и Джесс, а он остался с Джошем. В какой-то момент он поехал в город, якобы за подарком для меня, а вернулся не с подарком, а с мигренью. Днем он позвонил своим родителям, но, кажется, не говорил с ними ни о чем важном. Он раздраженно отреагировал на приход Эми, а до этого говорил с Нельсоном и казался очень расстроенным. В его поведении за это время слишком много всяких странных мелочей, которые никак не вяжутся с его характером. И что он, собственно, хотел мне сообщить, когда мы с ним оказались вдвоем в саду, еще до начала праздника? Он хотел рассказать мне про связь Марни и Роба? Если да (мне не приходит в голову, о чем еще он хотел бы мне поведать), то он, видимо, узнал об их связи, пока был в городе.

Я начинаю осознавать, что на это вообще-то указывает все. Потому-то он и был в таком напряжении днем. Сами усилия, необходимые для того, чтобы притворяться, будто он не знает, наверняка дорого ему стоили. Особенно если учесть, что речь идет о Робе. Мне самой нелегко давались такие усилия, а для Адама это было еще тяжелее, потому что инстинкт побуждал его растерзать Роба, разодрать его в клочья. Узнав про связь Марни и Роба, я тайком ревела целых два дня. А у Адама не было такой роскоши, такой возможности хоть как-то примириться с этой новостью в одиночестве, прежде чем встретиться с Робом прилюдно. Вот почему у него был такой вид во время этого дурацкого происшествия с коробкой – казалось, он готов убить Роба. Значит, с Нельсоном он, видимо, все-таки говорил про Марни с Робом. Вероятно, Нельсон отказывался в это верить и сказал что-нибудь вроде «Мой младший брат никогда бы так не поступил», что объяснило бы почти истерический хохот Адама.

Или взять этот дневной звонок его отцу. Может, он хотел обсудить эту новость с Майком и в последнюю минуту раздумал, потому что чувствовал: сначала он должен сообщить ее мне. А следовательно, Клео должна была поведать Адаму о своих подозрениях еще утром. Может, они случайно столкнулись в городе, пошли выпить кофе – и все выплыло наружу во время их разговора. Вот почему Адам не забрал подарок для меня: как только она ему сказала, все мысли о подарке вышибло у него из головы. А мнимая мигрень понадобилась, чтобы всем объяснить, отчего он в таком дурном расположении духа.

Бедная Клео, бедный Адам. Я им ужасно сочувствую, и мне ужасно стыдно перед ними. Надо разбудить Адама и сказать – я уже знаю насчет Марни и Роба, я знаю об этом еще с тех пор, как Роб с Клео летали к ней в Гонконг. Но… я падаю духом. Он придет в бешенство: как это я позволила ему пить и шутить с человеком, который нас так чудовищно предал? Я как раз и боялась, что он подумает, будто я полтора месяца скрывала от него эту тайну (целых полтора месяца, а не всего несколько часов, как он), лишь бы не портить мне праздник.