Дилетантское прощание

Сперва – подмести пол в прихожей. Работа нескончаемая. Проснувшись утром и вернувшись с работы вечером, я видел, что прихожая вновь усыпана известкой и кусками штукатурки. Иногда к ним добавлялись катыши серой пыли. Они-то откуда берутся? Видимо, из отжившего свой срок утеплителя, подумал я и, перестав махать веником, глянул на стропила. Но тотчас отвел взгляд, словно увидел чьи-то внутренности.

Потом стирка, четко дважды в неделю: в один день – белое, в другой – цветное. В первую стирку белого меня ошпарило одинокостью. В закладке оказались две рубашки Дороти, ее благоразумные хлопчатобумажные трусы и ситцевая пижама. Все это надо было выстирать, высушить и, уложив в соответствующий комодный ящик, аккуратно расправить. Однако следующие стирки прошли уже легче. Дело-то привычное. У нас было заведено, что стирает тот, кому первому захотелось чистого белья, и чаще всего им оказывался я. Сейчас я охотно спускался в прохладный сумрачный подвал, где не было ни малейших следов дуба. Иногда, уже загрузив мокрые вещи из машины в сушилку, я так и стоял, положив ладони на крышку аппарата и ощущая его вибрацию и набегающее тепло.

Затем – прибрать в кухне и спальне. Работа неутомительная. В нашей семье беспорядком заведовала Дороти. Я уже собрал ее разбросанную одежду, спрятал ее расческу и пилюли от сенной лихорадки в лекарственный шкафчик. Выбросить все это я не решался. Пока что.

За вечер несколько раз звонил телефон, но я смотрел на определитель номера, прежде чем снять трубку. На звонки Нандины я отвечал. А то еще захочет удостовериться лично, что я все еще среди живых. Но если звонили Миллеры, настырно звавшие на симфонический концерт, или вечная Мими Кинг… К счастью, я сообразил отключить автоответчик. Поначалу он работал, и меня снедала вина за неотвеченные звонки, но потом я вспомнил о кнопке «выкл.».

– У меня все хорошо, – говорил я сестре. – Как ты поживаешь? Ведь мы не виделись аж с пяти часов.

– Я не представляю, как ты там выдерживаешь, – сокрушалась Нандина. – Хоть есть где присесть? Чем ты заполняешь вечера?

– У меня много мест для посиделок и уйма всяческих занятий. Например, вот прямо сейчас… Ой! Извини, дела!

Я вешал трубку и смотрел на часы. Неужели только восемь?

Я подносил циферблат к глазам, проверяя, что секундная стрелка движется. Она двигалась.

Иногда звонили в дверь. О, как я ненавидел этот звонок с его мелодичным «динь-дон». В голосе его слышалось что-то церковное, что-то заносчивое. Не открыть было нельзя, поскольку меня выдавала машина, припаркованная перед домом. Вздохнув, я плелся в прихожую. Чаще всего визитером оказывалась Мэри Клайд Раст. Джим, кстати, не приходил. Он как будто не знал, о чем со мной говорить, а вот Мэри Клайд ничуть не терялась:

– Я понимаю, Аарон, ты не расположен к общению, поэтому даже не буду входить. Просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке. У тебя все хорошо?

– Все прекрасно, спасибо.

– Вот и славно. Рада это слышать.

Мэри Клайд энергично кивала и, развернувшись на каблуках, уходила прочь.

Я предпочитал тех соседей, которые меня избегали. Кто, утром выгуливая собаку, тотчас отводил взгляд, заметив меня на крыльце. Кто, собираясь ехать на работу, сразу отворачивался, когда я садился в свою машину.

Однажды вечером я, откликнувшись на дверной звонок, на пороге увидел бочкообразного незнакомца с каштановой бородкой и копной седоватых волос.

– Гил Брайан, генеральный подрядчик, – представился он и всучил мне свою визитку. Влажные подглазья, блестевшие под светом фонаря, сообщали ему благонадежный вид, и только поэтому я не захлопнул дверь. – Это я залатал вашу крышу.

– Ах так.

– Гляжу, за починку вы еще не брались.

– Пока нет.

– Ну, теперь у вас моя карточка, если что.

– Благодарю.

– Наверное, сейчас вам не до ремонта.

– Хорошо, спасибо. – Я все же закрыл дверь, но осторожно, чтобы не вышло грубо. Мне понравилась его деликатность. Однако я бросил визитку в фарфоровое блюдо, ибо нарочно не замечал дырявость крыши, как недавно не замечал врачей, выглядывавших в приемный покой. Вот как надо было ответить: «Какая еще крыша? С моей крышей все в порядке».

Я не разрешал себе укладываться в постель раньше девяти вечера. И настраивался перед сном почитать, зная, что усну не сразу. На тумбочке лежала толстая биография Гарри Трумэна, которую я начал еще до несчастья. Но с тех пор продвинулся не сильно. «Чтение уходит первым», – говорила моя мать, имея в виду, что горюющий мозг отторгает подобную роскошь. Она уверяла, что после смерти нашего отца не читала ничего серьезнее утренней газеты. Тогда ее слова казались мелодраматической позой, а сейчас я обнаружил, что в шестой раз перечитываю один и тот же абзац, но не понимаю его содержания. Веки мои тяжелели, и я испуганно вскидывался, когда соскользнувшая с одеяла книга падала на пол.

Я брал пульт, включал телевизор, стоявший на комоде, и смотрел, вернее, тупо пялился на все подряд: документальные фильмы, ток-шоу, рекламу. Я слушал бодрые голоса, скороговоркой поминавшие побочные эффекты лекарств, которые они впаривали.