Дилетантское прощание

– Непременно! Сделаем это нашей традицией! Нет уж, лучше не надо. Но я ответил энергичным кивком и рукопожатием, поблагодарив хозяина, не пожелавшего взять с нас плату, за угощенье.

За встречу я не благодарил ни того ни другого. А то это выглядело бы признательностью за некое милосердие, в котором ничуть не нуждался.

Я поднял воротник пиджака, бодро отсалютовал тростью и с показной беспечностью сквозь ливень зашагал к машине.

Хотя самочувствие, честно сказать, было паршивое.

Фонарь над крыльцом включался автоматически, но, похоже, в нем перегорела лампочка. В дождь это было чертовски некстати. Пока шел к дому, я дважды угодил в лужу и намочил штанины. Я отпер дверь и, просунув руку внутрь, нашарил выключатель в прихожей, но и там лампочка перегорела. Я хотел распахнуть дверь, однако что-то мешало. Меня насторожил непонятный скрежет. Я вгляделся в темную прихожую – на полу белела какая-то дрянь. Ногой я ее наподдал. Камушки? Нет, куски штукатурки. Я навалился на дверь и открыл ее шире. Глаза уже обвыклись с темнотой. Прихожая была завалена штукатуркой, хорошо заметной на темном полу. Теперь я учуял, что воздух удушливо пахнет известкой. Сразу запершило в горле. А в глубине дома слышалась размеренная капель.

Я затворил дверь. На пути к машине я снова угодил в те же самые лужи. Уселся за руль, но еще пару минут собирался с мыслями. Потом судорожно вздохнул и вставил ключ в замок зажигания.

Вот как вышло, что я перебрался к сестре.

4

В районе Виндхёрст Нандина обитала в доме нашего детства – квадратном строении под бурой кровельной дранкой. Хоть и в дождь, дорога заняла не больше пяти минут. Я даже пожалел, что путь так недолог. Припарковавшись, я еще минуту-другую оставался в машине, обдумывая, что скажу сестре. Признаваться в плачевном состоянии дома не хотелось, ибо Нандина уже давно зудела – а не пора ли заняться ремонтом. Если же без всяких объяснений возникнуть на пороге и попроситься в свою старую комнату, сестра решит, что у меня нервный срыв или чего хуже. Кинется хлопотать и утешать. Взбудоражится.

М-да. Порой сестра меня удивляла. Она открыла дверь и мгновенно все поняла, увидев мои слипшиеся на лбу волосы, промокшую одежду и хлопья побелки, приставшие к обшлагам брюк.

– Заходи и встань на коврик, – велела Нандина. – Я принесу полотенце.

– У м-меня немного натекло в прихожей, – сказал я.

– Разуйся и оставь ботинки в коридоре.

– Я подумал, что одну ночь можно….

Нандина уже скрылась в кухне. С меня капало на коврик, а я стоял и вдыхал запахи детства – мастики и заплесневелых обоев. Из-за маленьких, странно расположенных окон и тяжелых драпировок даже днем дом казался мрачным, а сейчас был настолько темен, что хотелось проморгаться, дабы лучше видеть.

– Сними ботинки-то, сколько раз говорить? – Дождавшись, когда я разуюсь и отстегну фиксатор, Нандина подала мне линялое посудное полотенце. Такие полотенца с календарем у нас висели над кухонным столом. На этом значился 1975 год. Я промокнул лицо и вытер голову. – Где твоя трость?

– Не знаю.

– Забыл в машине?

– Наверное.

– Какую-нибудь одежду с собой захватил?

– Нет.

Сестра подошла ближе, но руку предлагать не стала – знала, что я этого не люблю, и мы потихоньку двинулись в гостиную. От Нандины пахло шампунем. Она была в хлопчатобумажном домашнем халате. (Сестра из тех последних американок, кто после работы всегда переодевается в домашнее.) Дождавшись, когда я усядусь на диван, Нандина сказала:

– Пойду посмотрю, не остались ли здесь твои тапочки.

Наверное, остались. Тут еще много чего моего. Когда я покинул отчий дом, мать ничего не выбросила из моей комнаты.

Нандина ушла наверх, а я откинулся на диване и уставился в потолок. В солидный старомодный потолок в кремовой штукатурке, с медальоном посредине, без единой трещинки, заметной глазу.

Вдруг вспомнилась машина моего соседа по университетской общаге – ржавый «шевроле», сумасбродно стрелявший выхлопами. В один прекрасный день рыдван сдох окончательно, и парень просто снял номера и ушел прочь, ни разу не оглянувшись. Вот и мне бы так поступить с моим домом. Не жалко абсолютно ничего. Пусть сгинет с лица земли. Ни одна жилка во мне не дрогнет.

Нандина вернулась с моими вельветовыми туфлями, о которых я совсем забыл. Потом сестра принесла мой фиксатор, и я его надел, прежде чем обуться.

– Ты ужинал? – спросила сестра.

– Да.

– Аарон!

– Что?

– Теперь скажи правду.

– Я съел полдюжины сырых устриц, крабовую котлету, картофельное пюре с чесноком, салат «зеленая богиня», яблочную тарталетку и выпил два бокала вина.

– Господи помилуй!

Я попытался скрыть самодовольство.

– Расскажи-ка, в каком состоянии твой дом, – сказала Нандина.

– Ну, в каком… – Я задумался. – Вроде как в прихожей потолок немного пропитался водой.

– Понятно.

– Ничего удивительного. Дождь лил всю ночь и весь день.

– Сдается мне… – начала сестра.

– Давай з-завтра п-поговорим, – перебил я. – А то я без сил. Моя кровать застлана?

– Разумеется.

Ну конечно, нечего и спрашивать. Я встал, делано зевнул и потянулся: