Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

а в столовой уже раздался стук трости Михаэля, синкопический ритм между длинной ногой, короткой и тростью нарушил тишину и перераспределил ее в кристаллическую решетку, золотой набалдашник поднят высоко вверх, чтобы все поняли — вот сейчас, точно сейчас он возвестит… что возвестит?.. он тоже попытался возражать, с его губ стали срываться слова типа нет, я не позволю себя обмануть, но Анастасия просто перестала его слушать, у него своя проблема, у меня — своя, и все остальное меня не интересует, решила она и открыла свою карту, внимательно вглядываясь в собственное слово, пальцем показала его Ханне, та кивнула, ничего не сказав, показала и Аде, но она лишь прикрыла глаза, явно каждый был занят собой или, возможно, они слушали слова Михаэля, который призывал к какому-то порядку и, кроме всего прочего, категорически возразил, возражает, я возражаю… а что тут можно возразить? она уже поняла, возражение — всего лишь жалоба на неожиданные обстоятельства, на злую судьбу, а значит — бессмысленный плач без последствий, раз даже одну неправильную букву нельзя исправить, и в таком случае лучше всего — замолчать, а не поднимать шум до небес, чтобы потом спускаться обратно вниз в лавине вопросов, у каждого из которых просто нет ответа… голос Михаэля долго гремел, потом сник. Золотой набалдашник опустился вниз, карту свою он всё же взял, и синкопический ритм застучал в обратном направлении, всё это ни к чему, всё это лишнее, решила про себя Анастасия, к тому же и вредное, потому что после Михаэля сестра Лара наклонилась вперед через стойку бара и с каменным лицом что-то прошептала на ухо сестре Евдокии, после чего, отделив от стопки сразу несколько карт, подала их ей. Сестра Евдокия перестала смотреть на стопку карт, как на колоду, из которой произвольно вынимались карты одна за другой — может быть, из-за призыва к порядку, а возможно, она просто рассердилась, если вообще была способна на такое, вероятнее всего, смирилась и почти скороговоркой произнесла несколько имен подряд и все вместе,

Аглая-Агнесса-Бета-Борис-Вероника-Виктор

Шесть человек поднялись в разных концах столовой, и в сознании Анастасии наступил сбой, это должна быть Аглая… нет, Вероника ей больше подходит… а что значит «больше подходит»? может быть, имена перепутали? глупости, я и вправду схожу с ума. Но это уже не может быть алиби… а эта, выходит, Бета, но она вполне может быть и Елизабет, здесь вовсю спекулируют именами, может быть, так ее отличают от Елисаветы, нет, нельзя так, скопом… шестеро выстроились перед сестрой Евдокией, почти очередь, но зато их скопление предотвратило возможность возражений, они безропотно разобрали свои карты и разошлись, каждый в свою сторону, Борис — красный, Виктор — белый, налево, направо, только всё это касается имен, а я не поняла, кто из них кто…

… и дальше всё стало разворачиваться ужасно быстро во времени, прозвучала следующая серия, на это раз имен было пять, столько карт отложила сестра Лара,

Женевьева-Герман-Доминик-Эммануил-Елисавета, воздух в воздухе, серия из пяти тонов, белый квадрат в белом квадрате, зеленый — в зеленом… навязчивый сон неожиданно ожил в сознании Анастасии и смешался с лицами, я знаю, как они глотают свою пищу, но как мне их различать, Доминик? Анастасия уставилась на плоскую фигуру француженки, которую хорошо знала, с которой говорила …бабушка всё же оставила ей своё имя… или дедушка, как-то это двусмысленно, времени на различение лиц и имен не оставалось, исчезло и желание их помнить, к тому же она больше следила сейчас за руками, берущими карты, какие они — толстые? ее карта по-прежнему оставалась самой тонкой, совсем никакой… и следующая группа, на этот раз серия всего лишь из трех имен, уже пробиралась между столами, она сумела их услышать и подтвердить безлично, только в их собственном звуке,

Элин-Жоржетта-Зарин,