Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

Так что на следующий день случаться было нечему, совсем обычная пятница, раз уж ожидание отпадало. Шел дождь. На обед солнце так и не показалось, и выход на прогулку в сад не состоялся. Несколько человек попытались совершить прогулку под зонтами, но ветер вывернул их наизнанку, а один даже сломался — его просто вырвало из рук. Остальные наблюдали за смельчаками из окон и ничуть не жалели, что не поддались соблазну выйти погулять, а предпочли поскучать. А один фотограф попытался снять через стекло миг, когда ветер подхватил зонтик, но объектив запечатлел лишь пелену дождя. Ада вышла на большую террасу, на которой и доктор любил покурить, спряталась под навесом и достала сигареты, но ветер тут же погасил огонек зажигалки, так что и она столь же бесславно вернулась в дом. Ханна и Анастасия не виделись целый день и не пошли обедать. Большинство отдыхающих сделало то же, все сидели по своим комнатам, и горничные сбились с ног, разнося еду по номерам. Женщины раздумывали, стоит ли надевать к ужину что-то особенное, но никаких причин для этого, кроме ностальгии, не было. Те, кто понял это, передумали. Но некоторые, вроде мисс Веры, все же решили соблюсти ритуал и провели долгие минуты в размышлениях о вечернем туалете. Но вся эта суета была просто попыткой хоть чем-нибудь заполнить время, и они отказались от своих намерений. И только мисс Вера повязала лиловую ленточку на шею, решив таким образом отметить:

УЖИН III

ее жест, однако, оказался совершенно неуместным, и даже она сама это почувствовала. Поэтому, войдя в столовую — обыкновенную, серую, — мисс Вера смущенно развязала ленту, тайком сунув ее в сумочку. Стола в середине зала, предназначенного для доктора, не было. Под центральной люстрой на его месте образовался пустой круг, словно приготовленный для танцев — так подумала Анастасия, войдя в зал, ведь у нее уже был опыт с пропавшими столами, но за этой абсурдной мыслью последовала еще одна — хорошо хоть, что мой стол на месте, хотя это был стол Ханны, её-то исчез давным-давно. Когда появились Ада и Ханна, почти одновременно, обе в довольно откровенных платьях, официант принес всем тарелки с абсолютно не праздничной едой: котлеты с картошкой, нарезанной тонкими и твердыми, как чипсы, ломтиками. А вино? поинтересовалась мисс Вера, но молодой человек с подносом молча развернулся и пошел к бару. Там, как всегда, правда, без особого энтузиазма, люди заказывали себе напитки за свой счет. В столовой воцарилась обычная сосредоточенная тишина жующих ртов, и казалось, что уже никогда ничего не может случиться.

В середине ужина, как всегда, сестра Евдокия и сестра Лара пошли между столами, собирая листы, дамы обычно вынимали их из своих сумочек, а мужчины, за неимением таковых, небрежно клали рядом со своими приборами, прикрывая ладонями, хотя никто не проявлял любопытства и не заглядывал в них… И тут-то, в это совсем будничное мгновение, и началось нечто неслыханное… бунт. Анастасия почувствовала его первой, наверное потому, что была вне событий, ведь ей даже не давали листов — она прочла его в глазах дамы, к которой склонилась, а потом отпрянула от нее сестра Евдокия, в поднятых бровях и разведенных руках мужчины за соседним столом, в извиняющейся улыбке одного фотографа, на которую сестра Евдокия отреагировала совсем уж необычно, просто отвернувшись от него. И когда она пошла к их столу, смущение охватило Анастасию, вопреки ее полной невиновности, краска залила ее лицо, и прежде чем сестра Евдокия приблизилась к ним, в поисках ответа Анастасия взглянула на Ханну, на Аду. И увидела, что они опустили глаза — о, и вы тоже?.. и они вынули из сумочек свои листы — совсем чистые, желтоватые, с монограммой. Вот, значит, как, подумала Анастасия и неизвестно почему испытала удовольствие, увидав слегка побледневшее лицо сестры Евдокии и ее побелевшие руки, принявшие от пациентов пустые листы.