— Что ты предлагаешь? — спросила Фидем. — Волку и человеку лучше держаться подальше друг от друга. Это не пустые слова, это закон, древностью превосходящий мир. Вент может подтвердить тебе это.
Динь обернулась к своему Стерну. В глазах ее застыла немая мольба.
— Фидем права, — сказал Вент. — Но стоит учитывать, что он — еще детеныш. Он еще в меньшей мере подвержен порокам своих старших сородичей.
— В любом случае, — Фидем недовольно распушила перья. — Что вы собираетесь делать с ним? Взять его с собой за море? Он не пропадет! Люди милосердны обычно к себе подобным. Иное племя может принять его.
— Мы сегодня видели человеческое милосердие. Во имя него, они хотели сжечь ребенка, — проговорила Динь.
— Кроме того, с ним произошло то же, что и с нами. Его изгнали не только из собственного племени. Человек, изгнавший его, собирается предупредить остальных. Никто не примет этого детеныша, — сказал Вент. — Но все не так плохо. Человеческое слово не имеет власти над землей. Он не будет таким изгнанником, как мы.
Две пары глаз, Стерна и волчицы устремились на Фидем. Туам не смотрел ни на кого. Было видно, что он собирается принять какое-то решение.
— Нужно найти этого детеныша, — произнес он, наконец. — Мы будем следовать за ним и направлять его, а если нужно — защищать, до тех пор, пока он не обретет дом среди подобных себе. Однако, — уже тише добавил волк. — Мы не должны забывать о том, что лето — не вечно. У нас не так много времени. Мы должны будем добраться до моря раньше, чем наступит настоящая зима. Иначе мы будем обречены.
— Где вы видели человеческого детеныша в последний раз? — спросила Фидем.
Мымыл брел вперед, растерянно теребя в пальцах тот кусочек дохи, который опалило смертельным огнем. Проплешина в шкуре и запах гари служили ему напоминанием о том, что все это — не страшный сон, и он, Мымыл, отныне бездомный отшельник в суровом, холодном мире. Ему больше не почувствовать запаха рыбы над бедным отцовским костром, не услышать песни матери, заплетающей черные косы. Таких кос не было больше ни у кого в их поселении. Не поднять на руки сестер, которые, хоть и были так малы, что почти ничего не понимали, и все-таки, когда ему, Мымылу, становилось грустно, ластились к нему, словно щенки. Да и старого пса своего, с драным ухом, вожака их скудной упряжи, ему уже никогда не погладить по большой, умной голове.
Он шел и думал обо всем этом, кусая губы, чтобы сдержать слезы. Отец говорил, что слезы мужчины для злых духов — словно свежая кровь для хищного зверя. Они приходят на их запах, и отчаявшемуся человеку становится совсем худо. Сейчас Мымыл плохо представлял себе, что может быть хуже, чем-то, что с ним уже произошло, но из упрямства не хотел нарушить отцовского завета.
А все эта волчица! Может быть, ее и в самом деле подослали злые духи? Может быть, шаман призвал ее, чтобы оклеветать Мымыла перед племенем? Зачем она вмешалась? Танал, конечно, хуже бешенной лисы, но сейчас он хотя бы был дома, пусть даже и в одном пиме.
В глубине души, Мымыл чувствовал, что это неправильные, скверные мысли. И все-таки, злоба на белую волчицу все больше и больше росла в его сердце. Зачем она вмешалась? Разве Танал не дразнил его раньше? Но все было совсем не так худо, как сейчас.
Гнев и отчаяние так переполняли мальчика, что он даже не услышал сперва тяжелого дыхания собак за спиной и скрипа полозьев по не сошедшему еще снегу.
— Эй, Мымыл! — услышал он голос шамана и замер. Он не ждал от этой встречи ничего хорошего, и все-таки, вдруг племя одумалось? Вдруг они берут его обратно?!
Собаки провезли сани чуть вперед и остановились, повинуясь окрику хозяина. Шаман сошел с нарт и, прихватив свой остол, направился к мальчику. Тот стоял, словно окаменев, и не сводил взгляда с тяжелой, заостренной палки.
— Мой сын рыдал сегодня, Мымыл, — тихо сказал шаман. — Злой дух, призванный тобой, сильно повредил ему руку.
На лице Мымыла на долю секунды отразилось презрение. Он не сомневался в том, что все слезы Танала были притворными, а на руке его лишь царапина, не достойная внимания настоящего мужчины.
— Ты сильно навредил мне и своему племени, Мымыл, — продолжил шаман и мальчик почувствовал страх. Тяжелый остол в руке мужчины приковывал к себе его взгляд. — Дело шамана защищать племя. От злых духов… и злых людей.
В мгновение ока шаман вскинул остол над головой мальчика.
— Нет!!! — дико закричал Мымыл, отшатываясь назад.
— Нет! — крикнула Динь, и, опередив ее, одним прыжком рядом с шаманом оказался Туам. Он был хорошим воином и неплохим охотником, и ни инстинкты, ни реакция никогда не подводили его. В одну секунду он впился шаману в руку, и та словно переломилась под тяжестью полярного волка. Шаман взвыл от боли и ужаса, и тут умолк. Замолчать его заставил красноречивый оскал на морде Туама, взъерошенного, в блистающей броне, готового к атаке и убийству.