Династия Птолемеев. История Египта в эпоху эллинизма

Диойкет обладал практически неограниченными полномочиями, когда требовалось отдать приказ из его александрийской конторы, необходимый для функционирования громадной бюрократической машины всего Египта. К нему в контору ежедневно стекались бесчисленные листы и свитки папируса с прошениями, запросами, отчетами со всех сторон царства, и оттуда же непрерывно вытекали бесчисленные свитки с приказами, указаниями, выговорами. Официальным языком, разумеется, был греческий — все высшие посты в администрации занимали греки; но должен был существовать и определенный штат клерков, знающих и греческий, и египетский, чтобы вести дела коренного населения, и, вероятно, он набирался из эллинизированных туземцев. Скорее всего, вся громада дел в конторе диойкета распределялась по разным департаментам, у которых были свои начальники, подчинявшиеся руководителю всей системы[259]. Нам известно, что существовали чиновники гиподиойкеты (заместители управляющего)[260], и Буше-Леклерк предполагает, что дела классифицировались по территории — каждый гиподиойкет занимался конкретной группой номов, и его контора находилась в одной из провинциальных столиц[261]. С верховным диойкетом был связан чиновник, называвшийся эклогистом (бухгалтером), непосредственно ему подчиненный, и его обязанности состояли в том, чтобы проверять статистику и отчеты, он также имел в подчинении территориальных бухгалтеров по всей стране.

Большинство поступающих в Александрию петиций, даже из далеких номов от самых ничтожных просителей об их мелких бедах[262], было адресовано лично царю, и большинство исходящих распоряжений имело форму законов, диаграмм или простагм, составлено от его же имени. У Птолемея, который занимался общественными делами, возможно, большая часть дня уходила на разбор этой обширной корреспонденции, и мы видим, что должность «письмописателя» (эпистолографа), личного секретаря царя, была одной из наиболее высоких при дворе. Также с II века до н. э. мы слышим о другом царском секретаре, который назывался гипомнематографом, «писателем памятных записок», но чем его функции отличались от функций эпистолографа, понять из имеющихся данных невозможно. Несомненно, если какой-нибудь из Птолемеев желал облегчить себе жизнь, как, например, Птолемей IV, то обученный персонал мог снять с него эту тяжелую обязанность. На каждом прошении, которое перед царем выкладывали начальники соответствующих бюро, если его предполагалось утвердить, царь должен был только написать одно слово Γινέσθω («Да будет сделано»); а на каждом царском рескрипте, составленном для него министрами, прибавить в конце приветствие Ερῥωσθε[263] («Будь здрав»), после чего документы передавались дежурным письмоводителям. Однако, как говорят, Селевк I сказал: «Если бы люди знали, как утомительно писать и читать столько писем, они бы даже не подняли царский венец с земли»[264]. Писем, приходивших в александрийский дворец и исходивших из него, конечно, не могло быть меньше, чем посланий, с которыми приходилось разбираться Селевку в Антиохии. По-видимому, в правление последних представителей династии Птолемеев доля обращений к царю по сравнению с обращениями к местным властям уменьшилась. Из семнадцати петиций из Тебтуниса, отправленных в конце царствования Птолемея VII (Эвергета II), лишь одна адресована царю.