Никита, Санька и еще какой-то мальчишка ушли в сгущающиеся сумерки. Стаханова шушукалась с подругами, Маринка о чем-то говорила с Игорем. Динка осталась одна. Уже ничто не радовало ее – ни джинсы, ни сумочка. И помада дурацкая – она незаметно стерла ее с губ тыльной стороной ладони. Поглядела на часы – ребят не было уже двадцать минут. Динка хотела было пойти домой, но тут из кустов с громкими криками вывалились портвейные гонцы.
Звеня бутылками и похрустывая пластиковыми стаканчиками, компания расселась на лавочках. Первая бутылка была открыта с боем – пробка не хотела поддаваться. Наконец, совладав с ней при помощи ключа от подъезда, разлили портвейн. Наливали полные, почти с горкой, поэтому стаканчики были мокрые.
Динка, до этого никогда не пробовавшая даже пива, настороженно поднесла стакан к носу и ощутила резкий, свербящий запах спирта и какой-то приторной сладости.
– Динка, не торопись, – крикнул Саня. – Сначала тост!
Она хотела сказать, что не собиралась пить вообще, но слово уже взяла Катька.
– Дорогой Саша, – снова растягивая слова и стреляя глазками, начала она, – хочу поздравить тебя с днем рождения и пожелать тебе…
– Завязывай, Стаханова! Уже трубы горят! – крикнул кто-то из ребят.
– Да пошел ты! – огрызнулась та и хотела продолжить тост, но все вокруг снова засмеялись. В глазах ребят светился какой-то голодный блеск – все смотрели на стаканы. Поэтому, когда Сашка бросил короткое «Спасибо» и стукнул своим стаканчиком о Катькин, все дружно зашумели, потянулись к имениннику, чтобы чокнуться с ним.
Динка, радуясь тому, что хоть кому-то удалось сбить с Катьки спесь, тоже решила выпить. Сделав слишком большой глоток, она подавилась. Половина портвейна пошла носом, другая же провалилась в пустоту желудка, обжигая по пути рот и горло. Закашлявшись, Динка выронила стакан на землю и стала жадно глотать воздух. На глаза выступили слезы, в носу свербело.
– Что же ты, дура, разлила все, – засмеялся Никита.
– Да она поди первый раз пьет, – усмехнулась Стаханова. – Святая ромашка-недотрога.
Кто-то всунул Динке новый стаканчик, налил вино – в этот раз половинку. Игорь начала наигрывать обожаемую всеми «Гражданскую оборону» и напевать, что все идет по плану.
Уже зажглись фонари, а ребята все сидели, пели, цедили вино и не собирались расходиться. Все Динкины надежды на то, что Никита обратит на нее внимание, пошли прахом – тот не замечал никого, только о чем-то негромко разговаривал с Катькой. Та похихикивала, легонько ударяла его по плечу и пищала: «Ну ты извращенец».
Динка собиралась попрощаться со всей компанией и пойти домой – к тете Жене, пельменям и краскам, но вдруг Никита сел рядом с ней и подлил портвейна в пустой стаканчик.
– Скучаешь, а?
– Ну, немного, – пролепетала Динка.
– А ты выпей, веселее станет. Верно я говорю, ребята?
– Да… Верно… До дна, – закричали отовсюду, и тут Катька завела:
– Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!
И через пару секунд уже все подхватили и скандировали: пей до дна, пей до дна, пейдодна, пейдодна. Динке стало страшно. Она глянула на Маринку, но та со всеми в унисон повторяла противное «пей до дна», а глаза ее пьяно блестели. Вскоре кругом не осталось ничего, кроме хоровода бледных, подсвеченных фонарем лиц с темными провалами глаз, повторяющих «пей до дна». И Динка выпила. Снова задохнулась, но уже не так сильно.
– Выдыхай ртом, – подсказал ей на ухо Никита.
Динка выдохнула – коротко и резко, как делали взрослые на праздниках. Это произвело неожиданный эффект – мальчишки рассмеялась и зааплодировали. Динка неловко улыбнулась, засунула руки в карманы и поежилась.
– Замерзла? – не унимался Никита. – Давай еще, чтобы согреться.
Динка отнекивалась, но как-то вяло. В ногах и руках появилась незнакомая шарнирная легкость. В голове легко затуманилось, но она продолжала держать оборону.
– А ведь ты художница, да? – зашел Никита с другой стороны.
– Ну да, рисую вот. Только…
– Так и я художник! Я тоже рисую! Получается, что мы коллеги, а коллегам грех не выпить за общее дело.
– Да ладно, Динка! Жвачкой зажуешь, – крикнула ей Маринка, вовсю обнимавшаяся с Игорем.
Динка исподлобья посмотрела вокруг – все разбились на небольшие группки и говорили о чем-то своем. И она с отчаянием поняла, что выпить «за коллег» и поговорить о художке – последний шанс заинтересовать Никиту. С невероятной скоростью, чтобы не передумать, она выпила вино.
В голове помутилось совсем, язык стал заплетаться. А Никита – вот он, такой красивый, сидел рядом и расспрашивал ее о каких-то художниках. Она начала было рассказывать ему о своей любимой акварели, но заметила, что Никита перемигивается с Катькой, вопросительно глядя на нее. Та молча покачала головой и вернулась к разговору. Вдруг тишину нарушил голоса Саньки:
– Слышь, Игорь, – пьяненько заикаясь, начал он. – Ты руки-то от Марьки убери. Я хоть и пригласил ее потому, что ты просил, а все-таки не тронь ее. Она же сестра моя, пусть и двоюродная.
– Братан, да ты что! Я ж просто учу ее играть на гитаре. Я ж ничего такого…
– Да я вижу твое «ничего». Руки убрал от нее, козел!