Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса

Мы вроде бы шутили, но вроде бы и нет. Наша общая фиксация на интересующей нас теме лежала, можно сказать, в мелвиллеанском регистре, стремясь к мифическому масштабу. Для Энтони это влияло на его восприятие всего, включая непосредственное окружение. Он признался в странной эстетической патологии, из-за которой в альпийском величии Южного острова он видел не возвышенную красоту своей родной страны, а, скорее, то, что, по его мнению, в этом месте видел Тиль, – Средиземье. Толкиномания Тиля влияла и на Энтони: вместе с крайним либертарианством «Суверенного индивида» в нем жило убеждение, что именно это лежит в основе постоянного интереса Тиля к Новой Зеландии. Энтони считал, что местом, где Тиль планировал провести свою как можно более долгую постапокалиптическую жизнь, была вовсе не Новая Зеландия, а Средиземье.

Влияние фильмов Питера Джексона на страну было, как ни странно, всепоглощающим. Накануне вечером на кухне Энтони в Окленде мы искали в интернете места, которые хотели бы посетить на Южном острове, строили маршруты и вдруг обнаружили, что на Google-картах есть вымышленные места Средиземья – Изенгард, Мордор, Хоббитон, Мертвые Топи, лес Фангорн и так далее. Поверх реального рельефа был слой с вымышленным регионом. В этом смысле карта была сверхъестественным возвращением к первородному греху той первой колониальной встречи. Я вспомнил рассказ Борхеса «Тлен, Укбар, Orbis Tertius», в котором энциклопедия-подделка о неведомом выдуманном далеком мире заставляет «реальный» мир сдаться под натиском вымысла. Тогда меня поразило, что компания, принадлежащая Кертису Ярвину – неореакционному экстремисту, чья программная платформа финансировалась Тилем, – называлась Тлен (Tlön). Саймон рассказывал мне за обедом в Сан-Франциско в начале этого года, что ее целью было «строительство нового интернета поверх старого интернета». Возможно, он и хотел уничтожить демократию и создать систему, в которой у Америки был бы генеральный директор, а не президент, но, по крайней мере, литературных отсылок у него было гораздо больше, чем у Тиля.

По дороге Энтони говорил о том, как он пришел к пониманию Тиля как символической фигуры нашего времени. Нащупанную им грандиозную единую систему он уже называл «тилизмом». «Все выросло из либертарианства Кремниевой долины, – сказал он, – и вобрало в себя целый ряд убеждений о технологии и человеческом будущем. Вера в монополистический капитализм. Сбор и использование персональных данных. Радикальное увеличение продолжительности жизни с помощью технологий. Криптовалюта как метод уклонения как от государственного регулирования, так и от налогообложения, от которого зависят национальные государства. Но прежде всего – вера в появление нового “суверенного индивидуума”».

«Я говорю о радикальном индивидуализме, – объяснял он. – Это выживание наиболее приспособленных, вера в право самых богатых и могущественных делать все, что они хотят, в том числе жить вечно. Тилизм не обязательно выражается человеческим апокалипсисом. Человечество может по-прежнему жить на своих условиях. Но это – нападение на цивилизационные ценности, которые мне дороже всего: творчество, сопереживание, любовь, свобода самовыражения, общение с другими людьми».

В кафе в Квинстауне, примерно в часе езды от поместья Тиля, мы познакомились с человеком, с которым нас свел один богатый знакомый Энтони из мира искусства. Его хорошо знали в туристическом бизнесе Квинстауна, поэтому он согласился говорить анонимно, чтобы не испортить свою репутацию. Наш собеседник охарактеризовал, что его беспокоит и как отразится на стране скупка земли богатыми иностранцами, такой фразой:

«Как только вы начнете мочиться в раковину, где вы будете умываться?»

Я полагаю, то был чисто риторический вопрос. Он рассказал нам об одном своем знакомом богатом американце «с левоцентристским уклоном», который купил здесь землю сразу после избрания Трампа, чтобы как-то облегчить свои апокалиптические страхи. Другая пара, о которой он знал, биткоин-миллиардеры, купила большое поместье на берегу озера и строила там гигантский бункер.

Впервые с тех пор, как я приехал сюда, я услышал о строительстве настоящего бункера.

Страна со всеми ее преимуществами – удаленностью и стабильностью, обильными запасами чистой воды, обширными, красивейшими просторами незаселенной земли – сама по себе была укрепленным геополитическим убежищем, расположенным где-то там внизу, на дне мира.

Если богатые иностранцы покупают землю и строят настоящие бункеры под землей той страны, которая их приняла, что это может говорить об их мотивах, их взглядах на жизнь?