Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса

Затем Зубрин перешел к непосредственной конфронтации с эсхатологическим духом времени. Он не верил в то, что мы живем в конце истории, скорее – в начале ее; и не в конце науки, а так же – в начале. «Мы, люди, конечно, неплохо сыграли «увертюру», – сказал он. – Выбравшись из африканской саванны, мы заселили самые отдаленные уголки родной планеты, построили то, что он называл цивилизацией «Первого типа». Однако пришло время начать настоящую работу по созданию цивилизации «Второго типа». Пришло время, когда мы должны стать космическим видом. И с этого плацдарма, – сказал он, – мы построим гораздо более мощное человечество, цивилизацию “Третьего типа”, которая выйдет за пределы галактики и даже Вселенной».

Как раз в этот момент экран мне заслонила опоздавшая пожилая пара, которая расположились прямо передо мной. Женщина была очень стара, передвигалась с помощью ходунков и, несмотря на жару южнокалифорнийского утра, надела пару светло-голубых шерстяных перчаток, возможно, чтобы скрыть проблемы с кожей.

Спутник помог ей сесть и аккуратно поставил ходунки в проходе. Я же подумал, что странно для кого-то столь древнего присутствовать на мероприятии, столь решительно ориентированном на будущее. Меня поразил возраст большинства собравшихся энтузиастов Марса. Возможно, утро четверга более подходило для пенсионеров (и писателей легкой научно-популярной литературы), нежели чем для типичного трудящегося жителя Лос-Анджелеса. В целом средний возраст присутствующих, как мне показалось, был где-то в районе шестидесяти лет. Бросалась в глаза и ошеломляющая «белизна» контингента: из примерно двухсот землян, пришедших на доклад Зубрина, только один был чернокожим. Он стоял за видеокамерой в задней части зала и был здесь, я полагаю, по профессиональным причинам, а не из-за глубокого желания колонизировать далекие миры.

Я все время слышал слово «колонизация», и мне показался странным и показательным выбор терминологии, учитывая, что вся тема колониализма отягчена суровым историческим багажом (завоевание, рабство, массовые убийства, порабощение и т. д.).

Перспектива создания человеческой цивилизации на Марсе имела гораздо более глубокие мотивы, нежели чем просто обеспечить выживание вида. Это была попытка возвратить из прошлого идею о будущем, восстановить оптимизм двадцатого века, его восторг по поводу технологий и науки, реабилитировать их для настоящего. Все это было упражнением в ностальгии по будущему.

Недавно я прочитал авторизированную биографию Маска, написанную Эшли Вэнсом. Тоска по эпохе колониальной экспансии пробегала по ее страницам, как горячая дрожь. Примерно во времена своей первой встречи с Зубриным и «Марсианским обществом» Маск не нашел на сайте НАСА подробного плана или какой-либо информации о сроках исследования Марса, чем был потрясен. Он придерживался мнения, пишет Вэнс, «что сама идея Америки была неотделима от желания человечества исследовать. Он с грустью подумал, что американское агентство, которому поручено вершить дерзкие и смелые вещи в космосе, исследовать новые рубежи, похоже, вообще не проявляет серьезного интереса к исследованию Марса. Дух “Явного предначертания”[66] куда-то ушел, а возможно, и печально почил, и, похоже, это никого не волновало».

На съезде «Марсианского общества» в 2012 году в том самом зале, где сейчас сидел я, Маск получил от Зубрина «Награду пионера Марса» и выступил с речью, в которой прямо связал будущее освоения Марса с американской историей колониальной экспансии.

«Соединенные Штаты – это квинтэссенция человеческого исследовательского духа, – сказал он. – Почти все приехали сюда откуда-то. Невозможно найти какое-то другое сообщество людей, которое было бы больше заинтересовано в освоении рубежей».

Маск не упомянул в своей речи тех, кого привезли сюда против воли или кто был здесь задолго до покорителей фронтира, к кому он апеллировал. То, что он называл «человеческим исследовательским духом», в сущности, было белым европейским духом колониального завоевания и эксплуатации.