Дипломат

Ему нужно было ощущение простора и собранности, которое мог дать ему Лондон, и он медленно прошел по пустынным улицам от Ковент Гардена до Лейстер-сквера и Пикадилли. Он никогда не любил Пикадилли и торопливо миновал ее, думая о том, когда же американская военная полиция в своих белых касках, наконец, уберется во-свояси. Пикадилли кончилась, и Мак-Грегор, забыв про американцев, не спеша зашагал по Мэйфер, вышел к Гайд-парку, обошел его кругом и, чтобы освободиться от мучительных мыслей, постарался сосредоточить свое внимание на этом парке, который он очень любил. Даже памятник принцу-консорту Альберту, великому продолжателю династии, уже не казался ему смешным.

Именно здесь, возле этого памятника, даже не имея намерения принять решение, Мак-Грегор внезапно понял, что он должен сделать. Не много надежных путей для публичного выступления было открыто перед ним. Он выбрал тот, который представлялся ему самым разумным. В гостиной пансиона миссис Берри он сел за стол, положил несколько листков писчей бумаги на зеленую скатерть с бахромой и написал письмо в «Таймс».

«Уважаемый сэр! Принимая во внимание повышенный интерес, вызываемый в настоящее время политическими событиями в Иране, разрешите мне поделиться наблюдениями, которые мне удалось сделать, сопровождая в Иран лорда Эссекса.

Во-первых, борьба Иранского Азербайджана за некоторую автономию и самоуправление – вполне самостоятельное движение, возникшее в самом Иранском Азербайджане. Исторические факты и нынешнее положение доказывают, что Азербайджан всегда боролся и борется за свержение феодальных порядков, навязанных ему (и всему остальному Ирану) продажными правительствами Ирана.

Во-вторых, степень русского вмешательства, по всей видимости, ничтожна. За время нашего путешествия мы почти не видели русских войск, а в Курдистане не видели совсем. Во главе азербайджанского правительства стоят не русские, а азербайджанцы, и, за исключением отдельных частностей, их цель сводится к восстановлению хозяйства Азербайджана, улучшению условий жизни и экономическим преобразованиям. Если и можно говорить о некотором русском влиянии, то лишь о косвенном, и, во всяком случае, оно меньше, чем наше собственное влияние в Иране, которое мы оказываем путем прямого нажима на министров и политические партии, контроля над государственными финансами и мелкого подкупа.

Теперь о независимости курдов. Курды требуют независимости, но не такой, какую им даст правительство Великобритании, а осуществленной их собственными силами. Так же как и азербайджанцы, курды добиваются подлинной автономии и, более того, права на самоопределение. Задуманный нами план – прибрать их к рукам и использовать в целях сохранения политического равновесия на Среднем Востоке – ставит под сомнение честность наших намерений и наносит прямой удар всем принципам морали.

Преданный вам А. Э. Мак-Грегор».

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

День передышки между написанием письма и последовавшими за этими событиями Мак-Грегор провел в приятном сознании, что поступил правильно. Он думал только о себе и своем поступке, и потому ему не пришло в голову пойти в этот день к Эссексу. Было ясно, что теперь придется распроститься и с Эссексом и с департаментом по делам Индии и что-то решать относительно своего будущего; но Мак-Грегор считал, что его решения никого не могут серьезно заинтересовать, кроме разве Кэтрин, а Кэтрин почти совсем ушла из его жизни. Однако именно под влиянием мыслей о ней он в этот день решил побывать в музее Виктории и Альберта. Он осмотрел два зала. В одном из них была представлена скульптура Ренессанса, которая Мак-Грегору не понравилась. Он был убежденный иконоборец, и что бы там ни утверждали знатоки искусства, и даже Кэтрин, ему это художественное идолопоклонство не внушало доверия. Гораздо лучше он себя чувствовал в длинном проходном зале, где были собраны образцы средневековых металлических изделий Италии, Германии, Франции, Испании и прочих стран тогдашнего цивилизованного мира. В рисунке он знал толк, а так как здесь техника была продолжением рисунка, он искренно любовался узорами металлических кружев. Впрочем, тут еще примешивалось бессознательное желание противоречить Кэтрин – ведь она непременно назвала бы эти экспонаты скучными, а его самого несносным. Поэтому Мак-Грегор особенно долго задержался в этом зале.

Остаток дня он провел, не тревожа себя мыслями о департаменте. Он написал матери в Кент и рано улегся спать. Его разбудил среди ночи настойчивый стук в дверь. Это была миссис Берри; сердитым шопотом она сообщила ему в замочную скважину, что, несмотря на поздний час, его спрашивают трое джентльменов. Он спросил, что это за джентльмены, но миссис Берри уже исчезла. Мак-Грегор надел халат, сунул ноги в ночные туфли, пригладил рукой волосы и спустился в зеленую гостиную миссис Берри. Не успел он войти, как ему в лицо ударил ослепительный свет, и в следующее мгновение он увидел троих мужчин, один из которых держал в руках фотоаппарат. Снова вспыхнул свет, и Мак-Грегор поспешно заслонил лицо рукой.