В 1973 году СССР наконец установил дипломатические отношения с Габоном. До этого времени габонцы от отношений всячески уклонялись. Как нам говорили наши начальники, они боялись советского идеологического проникновения. Может, это и было правдой, хотя бы частично – в Габоне авторитарно правил президент Альбер-Бернар Бонго (позднее принявший ислам и сменивший имя на Омар; в основном, ради инвестиций из арабских стран, а вовсе не из религиозных соображений). В своем кресле он сидел прочно, чему очень способствовал расквартированный под столицей Либревилем батальон французских десантников. Они там появились, когда народные массы – или те, кто себя выдавал за народ, – свергли предшественника Бонго Леона Мба. Он попросил о помощи французов, а те не отказали. Через два дня режим был восстановлен, а батальон – так, на всякий случай – остался. Но кроме батальона у Бонго были незаурядные умственные способности. Он не просто установил однопартийный режим, но выстроил систему сдержек и противовесов в стране, где насчитывается около 40 племен; раздал должности не только ближайшим родственникам, но и представителям ключевых племен, при том, что сам был из малочисленного и слабого племени батеке.
Просто к слову: когда в 1961 году раздавали независимость африканским странам, габонцы ее не хотели. Леон Мба посылал в Париж своего эмиссара просить, чтобы Габону оставили статус заморского департамента или хотя бы заморской территории, только бы остаться в составе Франции. Увы, не вышло.
В 1973 году Габон открыл посольство в Москве. В 1974 году должно было открыться советское посольство в Либревиле. Назначение в это посольство я получил сразу по приходу в МИД, еще в августе.
Это назначение стало для меня большой неожиданностью. Я-то собирался работать в Алжире. По итогам стажировки в консотделе посольство написало на меня запрос в отдел кадров, и я уже предвкушал, как вернусь в Алжир. Но вызвавший меня кадровик огорошил известием о том, что мне предстоит ехать в Габон. Когда я попросил его показать на висевшей на стене карте, где находится эта страна, он минут пять ползал по ней пальцами, пока не нашел – на самом экваторе. Я поинтересовался, можно ли отказаться. Кадровик сказал, что можно. Только лучше не надо. Можно вообще в МИД не попасть.
Я попросил хотя бы день на размышление. На семейном совете было решено, будь что будет. Надо ехать. Вторая точка бифуркации.
Париж! Отель на Сольферино
Я получил назначение в посольство, которого еще не было. Из-за всяких проволочек передовая группа вылетела в Либревиль только в октябре. В ноябре туда отправился посол В.Г. Филатов, а вместе с ним – довеском – отправили и меня. Габонцы еще не получили оборудования для выдачи виз, и мы должны были лететь через Париж, чтобы там получить визы в Габон.
Париж! Я заранее предвкушал, как я там славно погуляю. Мечта каждого советского человека – Париж!
Вернувшись из Алжира, я женился на Любе. Той, которую поймал за опоздание. Однако поскольку у посольства еще не было даже собственных помещений, а тем более жилья, полетел я в Либревиль один. Жена с трехмесячным сыном остались в Москве.
Долетели без проблем, в Париже нас встретили и сразу отвезли в гостиницу. Помню, как сейчас – «Hotel de l'UNESCO». Вот тут и началось. Посол возмущенно заявил, что они тут все охренели – его, посла Советского Союза, в какую-то занюханную гостиницу? (Раньше он работал в Париже, и что почем знал). Везите в другую и не какую-нибудь, а в отель «Монталамбер»! Ну, куда посольским деваться? Отвезли. Послу номер нашли сразу, а мне пришлось часа два сидеть в холле. Наконец разместившись, я отправился осматривать окрестности; кроме того, надо было где-то перекусить.
Мы прилетели в субботу. В Москве доброе Валютно-финансовое управление выдало мне на руки 15 долларов, а суточные я должен был получить в посольстве. Но оно до понедельника было закрыто. Мне надо было прожить два дня на 15 долларов. То, что эта задача невыполнима, я понял, зайдя в ближайшее бистро. За пол-багета с ветчиной и сыром и бокал пива я отдал почти все деньги (доллары я обменял на франки в гостинице – откуда мне было знать, что там самый низкий курс). От неминуемой голодной смерти меня спасли попавшие на работу в Париж однокурсники. Не помню, как, но я их разыскал и напросился в гости. Конечно, меня накормили.