Дипломатия

Эти события наводят на довольно ироничные размышления о природе уроков истории. Соединенные Штаты вошли во Вьетнам с целью поставить преграду тому, что они сочли руководимым из единого центра коммунистическим заговором, и потерпели поражение. Из этого поражения Америки Москва сделала вывод, которого так опасались сторонники «теории домино»: что историческое соотношение сил сместилось в ее пользу. В результате она попыталась осуществить экспансию в Йемен, Анголу, Эфиопию и, наконец, в Афганистан. Но по ходу дела она обнаружила, что геополитические реальности точно так же влияют на коммунистические общества, как и на капиталистические. На деле же, будучи менее эластичным, советское общество испытало перенапряжение, породившее не катарсис, как в Америке, но распад[955].

Остается вопрос, двигались бы события в том же направлении, если бы Америка просто оставалась пассивной и предоставила исторической эволюции самой противостоять коммунистическому вызову. А вдруг такое самоустранение создало бы стимул убежденности в неизбежной победе коммунизма, которого было бы достаточно, чтобы задержать, а может быть, и остановить крах Советов?

Каким бы ни был чисто академический ответ, государственный деятель не может счесть самоустранение принципом политики. Возможно, он обучится умерять собственную веру в свои достижения и делать поправку на непредвиденное; но полагаться на неизбежность краха грозного противника означало бы следовать политике, не дарующей утешение миллионам потенциальных жертв и превращающей принятие политических решений в головоломное интуитивное гадание. Душевная боль Америки по поводу Вьетнама явилась дополнительным свидетельством моральной обеспокоенности, которая сама по себе является подходящим ответом на все вопросы касательно этической важности американского опыта. По прошествии сравнительно короткого отрезка времени американцы восстановили свое самоуважение в 80-е годы. А в 90-е годы — свободные народы вновь повсеместно обращаются к Америке за руководством в деле строительства совершенно нового мирового порядка. И теперь они больше всего опасаются не самоуверенного вмешательства Америки в мировые дела, но, как и раньше, ее от них самоустранения. Вот почему горечь воспоминаний об Индокитае должна послужить напоминанием о том, что американское единство — это одновременно и долг перед миром, и надежда мира.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

Для Никсона тягостный процесс ухода Америки от Вьетнама свелся в итоге к проблеме сохранения места Америки в мире. Но даже в отсутствие подобного морального чистилища на повестке стояла бы серьезная переоценка характера американской внешней политики дня, ибо эпоха почти абсолютного превосходства Америки на мировой арене подходила к концу. Ядерное превосходство Америки сходило на нет, а экономическому ее превосходству бросали вызов динамично развивающиеся Европа и Япония, причем каждый из этих регионов был в свое время восстановлен при помощи американских ресурсов и находился под защитой американских гарантий безопасности. В конце концов Вьетнам подал сигнал, что настало время пересмотреть роль Америки в мире развивающихся стран и найти какую-то приемлемую платформу между самоустранением и перенапряжением.

По ту сторону барьера для американской дипломатии открылись новые возможности, поскольку появились серьезные трещины в том, что на протяжении «холодной войны» выглядело как коммунистический монолит. Сделанные Хрущевым в 1956 году разоблачения жестокостей сталинского правления и советское вторжение в Чехословакию в 1968 году ослабили идеологическую привлекательность коммунизма для остальных районов мира. В еще большей степени этому послужили претензии Москвы на лидерство над всем коммунистическим движением, подрываемые расколом между Китаем и Советским Союзом. Все эти события указывали на возникновение пространства для дипломатического маневра.

На протяжении двадцати лет вильсонианский идеализм позволял американским руководителям осуществлять свою глобальную роль с миссионерским рвением. Но Америка конца 60-х годов, очутившаяся в тупике Индокитая и разрываемая внутренними конфликтами, требовала более сложного и богатого нюансами определения своей международной роли. Вильсон руководил страной, которая была новичком в международных делах, зато уверена в своей способности заниматься плотно и тщательно любой проблемой вплоть до ее окончательного решения; Никсон получил в наследство общество, охваченное разочарованием, при том, что будущее этого общества зависело от способности обрисовать для себя достижимые долгосрочные цели и преуспеть в достижении этих целей, не поддаваясь внутренним сомнениям даже в условиях прямой конфронтации с противником.