Дипломная работа

– Представители собственно русского народа, русских крестьян, не имеют даже возможности, – выделил Илья голосом, – присоединиться к революционной борьбе. Парадокс, но большую часть Российской Империи представляет едва ли не самая малочисленная часть социалистического движения!

– Значительная часть революционеров с национальных окраин, – продолжил Военгский устало, – хотя и социалисты, но с явственным оттенком национализма. Да-да… вспомните мои недавние слова о политике Петербурга в приграничных губерниях! Националистическая эта позиция если и не выражена явно, то сидит в подсознании, влияя на принятие решений.

– Интернационализм, товарищи, в такой ситуации может быть декларируемым на словах, но деле это будет национализм под маской интернационализма! Интернационализм за счёт русского народа! Минуточку! – Военгский жестом остановил потенциального оппонента, – Дайте договорить!

– Даже, – выделил он голосом, – если считать всех революционеров людьми глубоко порядочными и непредвзятыми… а мы знаем, что это не так! Но и в этом случае они будут опираться на нравственные и культурные ориентиры, знакомые с детства! На людей, к которым они привыкли в юности, и прежде всего – на земляков.

– Вот поэтому, – Военгский решительно махнул рукой, – я безусловно интернационалист, но – с учётом интересов не только классовых, но и национальных!

* * *

– Справишься! – с уверенность, которую сам не чувствую, сжимаю плечо Владимиру Алексеевичу, – Кто, если не ты?! Лифшиц? Или быть может, Гелетей?!

Дядя Гиляй фыркает дымом через нос, усмехаясь. В тесноватой моей каютке разом становится нечем дышать, но терплю… Вид у Владимира Алексеевича сейчас раскисший, и я не хочу, чтобы его видели таким.

– Ботсма может быть? – продолжаю я, – Вот уж дурак дураком, даром что в депутаты Фолксраада пролез на знатности фамилии!

– Боюсь, – тоскливо признался он, – управленец из меня так себе.

– Ха! А издательство?! Тянешь ведь, и тянешь хорошо!

– С городом, боюсь, не потяну… – он снова окутался дымом, а я раздражением.

– Потянешь, – присаживаюсь рядом, – в конце концов, ты репортёр и издатель, так им и оставайся! Как репортёр, всю жизнь занимавшийся социальными язвами общества, ты точно знаешь, как НЕ надо, а уж экономисты и юристы у нас есть!

– Хм…

– Да и поздно уже, – с ехидцей добиваю я, – выиграл уже выборы… так што не жужжи!

– А… – он уставился на меня и захохотал, и разом – как и не было хандры!

– Есть… – и козыряет, – не жужжать!

Глава 14

– «Мой милый Алекс, если бы я могла нарисовать тебе картину своего сердца, то вряд ли на ней что-то изменилось бы, ведь ты знаешь его лучше кого бы то ни было[31]. То место, которое ты занял там, и та власть, которую ты имеешь над ним, не оставила там ни одного свободного местечка.

Оглядываясь назад, на первые дни нашего знакомства и невинные моменты дружбы и первой близости…»

Перо остановило свой стремительный бег, и мужчина, странным образом пишущий от лица женщины, замер, покусывая губу. Склонив голову набок, он хмыкнув, кривя в усмешке губы, и продолжил писать.

– «… я понимаю, что без тебя, мой дорогой и любимый, я не смогла бы видеть, думать, чувствовать и даже жить[32]. Я хочу целовать тебя сзади – там, где на шее начинаются волосы, а после – усыпать поцелуями твою грудь. Я люблю тебя, и даже не могу передать словами, как сильно…»

– Роковая стр-расть, – насмешливо сказал мужчина по-русски, пробегая глазами по тексту, – А недурственно вышло, герр Бергманн, он же Розенблюм, он же Рейли… совсем недурно! Не податься ли нам в эпистолярный жанр? Хе-хе-хе…

Взяв чистый лист, он принялся начисто переписывать письмо, тщательно вырисовывая каждую буковку, сверяясь с образцом почерка. Медленно… но не всякий графолог взялся бы уверенно утверждать, что письма написаны разными людьми.

– Последний штрих, – пробормотал мужчина, и залез в ящик письменного стола, – да где же…

Брызнув из флакончика с духами в стороне, он помедлил секунду, и быстро провёл письмом в оседающем душистом облачке, после чего поднёс к носу и понюхал.

– Перебор… ладно, не буду сразу в конверт запечатывать, пусть выветрится немного.

Встав, Бергманн потянулся всем телом, и взяв из лежащего на столе портсигара папироску, закурил, щуря блаженно миндалевидные тёмные глаза. Пуская кольца ароматного дыма и ни о чём не думая, мужчина смотрел из окна номера в отеле на улицу Дурбана, и губы его кривились в усмешке.

Маленькие человеческие фигурки, спешащие по своим делам, виделись ему куклами, а сам он – кукловодом. Десятки тоненьких ниточек, и вот уже куклы повинуются тончайшим манипуляциям, сами не зная о том.

Работая на четыре великие державы разом, можно делать ровно то, что хочется лично ему! Нет ничего слаще, чем быть одним из тех, кто стоит за троном, в тени…

… и манипулировать теми, кто вершит судьбы мира. Ну или думает, что решает!