Директория. Колчак. Интервенты

Вчера к полудню опять снежная мятель. Здешний февраль очень неприятен и напоминает петроградский октябрь. Мысли соответствуют погоде. Откровенно говоря, я буквально жду движения воды чьей-то посторонней силой, что, конечно, едва ли продуктивно. Может быть, было бы лучше, если б я убедился, что в Сибири что-то налаживается, но этого нет, где-то в глубине сознания все ярче и ярче зреет убеждение в неизбежности назревающей катастрофы. В эту бурную эпоху политическая программа Омска, не выходящая за пределы старого «Положения о полевом управлении войск», едва ли найдет широкое сочувствие. Взбудораженные народные массы не остановятся на полдороге. Нужен сильный внешний эффект, способный поразить воображение, увлечь, но его нет. То «содействие», которое до сих пор оказывают иностранцы, производит как раз обратное впечатление. Оно суммирует мелкое раздражение населения и постепенно толкает его мысль к необходимости национального объединения, к поискам подлинной России, которая защищала бы его против обид со стороны пришедших чужеземцев. Противоположная сторона это отлично учитывает. Атаманы ей всемерно помогают. В поисках подлинной России пока уходят в тайгу в партизаны.

Омское правительство кое-что делает. Генерал Гайда кого-то побеждает, но поток беженцев с запада неудержимо растет. Союзникам от реальной помощи, видимо, придется отказаться. Чехи ушли за Омск и предпочитают встречать Пасху дома. Таким образом, сибирские войска, бьющиеся с красными, остаются изолированными, утратив за последние дни таких союзников, как оренбургские и уральские казаки.

Назначением генералов Жанена и Нокса правительство Колчака, естественно, рассчитывало показать всем, что подчинение этих иностранных генералов, поступивших как бы к нему на службу, является до некоторой степени этапом к признанию. Естественно, что оба эти генерала без своих войск, ради собственного престижа будут добиваться от своих правительств большого внимания к Омскому правительству. Кое-чего они действительно добились – и английское правительство, и Клемансо прислали Колчаку любезные телеграммы, но и только¹⁷⁶.

Не большего стоят и их советы. Так, Нокс рекомендовал будто бы нашим иерархам, и здешнему Сергию и омскому Сильвестру, открыть нового Христа для народного воодушевления. Чего в этом больше: кощунства или презрения к нашему народу?

Я убеждаюсь все больше и больше, что возрождения и объединения России прежде всего и больше всего не хотят союзники. Собирать и укреплять раздробленного на части 180-миллионного колосса, бывшего в течение стольких веков пугалом Европы, силами и средствами той же Европы – шальная мысль, которая могла родиться только в сознании оглушенной революцией русской интеллигенции. История не так часто дарит такими сюрпризами. Зализывая собственные раны, полученные за время мировой встряски, куда приятнее поддерживать огонь на костре опасного соседа и следить за его добросовестным самоистреблением.

Закрадывается сомнение и в отношении чистоты помыслов Вильсона. Не выгоднее ли и Америке сеять бурю у соседей, чтобы сохранить за собой возможность платить своему рабочему и впредь по 20 долларов в сутки из колоссальных барышей, нажитых на военных заказах. Вчера один знакомый инженер рассказывал мне, что американский рабочий ездит на работу на собственном «форде» (автомобиль).

Все складывается в пользу укрепления большевизма. Отсутствие объединяющего лозунга, отсутствие даже внешнего символа объединения – флага, не сплачивает, а еще больше дробит и ослабляет борющиеся против него силы.

В этих условиях и надежда на самих себя представляется надеждой слабой¹⁷⁷. На эти темы долго беседовал вчера с В. Г. – крупным служащим из Харбина, – горячим сторонником Хорвата. Он тоже настойчиво советует мне не покидать Японии и ждать здесь дальнейшего хода событий.

Токио. 9 февраля

Сегодня месяц, как я в Токио. Кое с чем успел познакомиться, но все же глубоко не исчерпал той программы, о которой думал. Мысли и думы мешают уйти от происходящих на родине событий, слишком прочные узы связывают меня с ними. Недаром вчера В. Г. заметил: «Кажетесь-то вы спокойным, а ведь чувствуется, как внутри все бурлит».

После обедни пил чай у епископа Сергия, там был и лейтенант А. – мутит меня иностранная форма на русских офицерах. Вскоре пришли Дудеров и его тесть, сенатор Шульгин. Политических разговоров никак не избежать. Епископ рассказывает, что японцы осаждают его вопросами о большевиках, о способах их пропаганды и пр., на что он резонно ответил интересовавшемуся этими вопросами токийскому полицеймейстеру, что полиции это должно быть лучше известно, чем ему, скромному служителю церкви. В общем, тревога перед большевизмом в Японии растет. Вчера это подчеркнул и г. Мури. «У нас, – сказал он, – нет пока ярко выраженных социалистических партий, но течения есть, и довольно опасные».

Йокогаму считают передаточным пунктом оживленной пропаганды, идущей из Советской России в Америку, неуловимой даже для прославленной японской контрразведки и введенного в культ шпионажа.