Дискотека. Книга 2 [СИ]

Без всякого вступления заголосил певец, качаясь на фоне блестящих барабанов, и вокруг Ленки выросли фигуры, тоже качаясь и закрывая обзор. Мимо проплывали распахнутые пиджаки и мятые рубашки, локти, сомкнутые ладони, бедра, обтянутые гипюром и бархатом. Она оглянулась беспомощно, все больше паникуя — одна, с мятой сумкой на коленях, перед пустым столом с салфетками в пластмассовом конверте и пепельницей граненого стекла. За спинами и головами не видно было Кинга. А вдруг он ушел? Бросил ее тут, выбирайся, Малая, сама, как сумеешь.

Столик оказался в дальнем углу, притулился у ажурной кирпичной ограды, за которой стояла сейчас кромешная темнота, полная скрипа ночных сверчков и запаха трав. Как прошли через весь зал, пересекая его по диагонали, Ленка и не помнила сейчас. В голове крутились рассказы о кабаке, таком — не простом, не как те, куда приходят отпраздновать день рождения или поплясать с получки. Чужие в Митридат не ходят, так говорили. И простые сюда не пойдут. А еще, широко раскрывая темные, с масляной поволокой глаза, рассказывала Натаха Гнатенко, в Митридате работали проститутки. Ленка морщилась, смеясь и не веря, ну какие могут быть в Керчи проститутки, но Натаха, понижая голос, клялась, добавляя подробностей.

— Не слышала, тем летом, одна трусила хачей? Мужик ее скадрит и в кусты, там же кругом кусты, лето, чо, а она потом, ой, я пописять. Пиджак его надевает, и уходит. А в кармане пиджака — деньги!

— Подожди, — махала рукой Ленка, останавливая рассказ, — не поняла, вот так прям сидела и ждала, мужика? И менты не трогали, значит? Сидит если одна.

— А они платят ментам, — не сдавалась Натаха, тыкая окурком в консервную банку на подоконнике.

— Пиджак. Прям вот у всех мужиков там деньги, в кармане. И лето, какие пиджаки.

— Малая, ты прям совсем малая, — Натаха прикуривала другую, втягивая смуглые щеки, выдыхала дымок, а сверху, из дискотечного зала рвалась и захлопывалась музыка с криками и смехом, — бухие они уже в жопу, деньги суют, куда попало. А она, прикинь, такая вся, голая, в трусах, я пиджачок твой накину. Я пописять. И он такой ждет-ждет, а она фуххх и на тачку.

— Голая, — подхватывала Ленка, — в трусах, и на тачку.

— Шофер тоже купленный, с ее банды, — кивала Натаха.

Тогда Ленке совершенно не верилось в такие рассказы, но слушать их было весело. А сейчас, сидя за пустым столиком, в одиночестве, она сама ощущала себя голой, под заинтересованными нетрезвыми взглядами.

Песня умолкла, так же внезапно, будто певца ударили. И в зале стало светлее, вместо близких спин — панорамой — столики с цветными гуляющими, пятачок танцпола, через который бегали официантки, и на краю угасал мужчина, в пиджаке коробом, его держала, обхватив руками, пьяная дама с прической набок. А между Ленкой и Кингом, который присел за стол к нескольким мужчинам, не было никого, и потому она его сразу увидела. И того, с кем говорил, увидела тоже. Потому что, слушая Кинга, он смотрел прямо на нее, протянув через дымный уже усталый свет жесткую линию взгляда. На светлой скатерти лежали руки, большие, с подобранными, как птичьи когти, пальцами. Под закатанным рукавом белой рубашки бугрился бицепс, расписанный синей татуировкой. И блестел мутный блик на бритой, припорошенной отрастающей щетиной, большой голове, посаженной на короткую толстую шею. Больше Ленка ничего не увидела, только ухмылку, посланную ей в ответ на испуганный взгляд. Губы раздвинулись, блеснув желтым, ярким, золото, поняла Ленка, у него полный рот золотых зубов. И сразу отвела глаза, стала смотреть на музыкантов, с напряженным вниманием, ощущая пристальный мужской взгляд, как тяжелое липкое насекомое.

Но через несколько мгновений посмотрела опять. Мужчина по-прежнему слушал Кинга, тот улыбался, плавно поводя над столом руками, а потом сказал что-то и они вместе повернулись, разглядывая Ленку. Музыки не было. Но собеседник Кинга встал, уже не слушая его, отодвинул стул, и пошел через зал, держа Ленку тяжелым взглядом. Темное лицо, бритая голова. Пороховая тюремная татуировка. Опущенные кулаки.

Ленка, умирая от ужаса, встала тоже, сжимая полотняную сумку. Сделала шаг навстречу в густеющей толпе жаждущих танцевать. И под начинающуюся музыку свернула, пошла вдоль стены, стараясь не бежать, и не натыкаться на стулья, которые отодвигались, выпуская танцоров. Кирпичный заборчик казался бесконечным, и Ленка, меряя взглядом его высоту, захотела взобраться, прыгнуть на другую сторону, исчезнуть в темноте. Но побоялась, мгновенно представив, как подворачивается нога, и они находят ее в кустах, беспомощную. И еще — карабкаться на виду у толпы, задирая ногу, и наваливаясь животом на кирпичи…

Она пошла быстрее, толкнула женщину в жестком блестящем платье, обошла, тыкаясь локтем, мужчину в пропотевшей нейлоновой рубахе. И огибая кадку с олеандром, выскочила на площадку, где блестели в свете фонарей несколько автомобилей с шашечками.

— Едем? — крикнул без особой охоты один из шоферов.