Дискотека. Книга 2 [СИ]

— А если серьезно, — с нехорошей насмешливостью в голосе сказала старшая сестра младшей, — есть такая штука, девица-Еленица, случайный залет. Как стихи звучит, да? Романс «Сслучайный залетт», музыка народная, стихи народные. Хорошо, ты у нас девочка умная, и не попадешь, как твоя сестра Светища, в хер знает что.

Ленка открыла рот и закрыла его. Краска кипела под кожей и хорошо, что свет маленький, не видно, наверняка покраснела, как помидор. Умная Ленка, ага.

— Какая я умная. Обычная.

Светка покачала стриженой головой, сплетая тонкие пальцы и рассматривая лак на ногтях, в полумраке почти черный.

— Ты умная. Только вряд ли по жизни тебе поможет, но ежели что, обращайся, опытом поделюсь. А так, ты самая умная девка из всех, кого я знаю. Да и пацаны тоже многие поглупее тебя. Ну?

Ленка подскочила на табуретке. Она немного отвлеклась, мучительно думая о том, что Светка малость опоздала с предупреждениями, и Ленка теперь лучше помрет, чем станет ее еще грузить своими дурными проблемами, которые от тупой ее головы…

— Что ну?

— Спать?

— Щас. Подожди. А Жорка, он в курсе? Или думает?..

Светка кивнула, по-прежнему не поднимая головы и глядя на руки.

— Думает. И смотри, не болтани.

— Ты что, — испугалась Ленка, — нет конечно. Никому. Ты же меня знаешь.

— Знаю. Потому и рассказала. Матери ни в жизнь не скажу.

Ленка кивнула. Да уж. Нельзя их маме знать такие вещи. Хватит с нее папиных старых грехов и светкиного внезапного брака.

— Пошли, — скомандовала шепотом сестра и поднялась, придерживая ладонью поясницу, — черт, ноет, вроде я старуха какая. Спок ноч, Еленица-полотеница.

— Спок ноч, Светища-табуретища.

— Щас как дам!

Глава 19

Так начались две недели сплошных мучений. Ленка и подумать не могла, что в небольшое количество дней может спрессоваться так много переживаний и мыслей, да каких переживаний — настоящих страданий, и при этом внешних событий почти и не происходило.

Лучше бы происходили, тоскливо думала Ленка, открывая глаза по утрам и с надеждой прислушиваясь к своему животу. Он не болит. А прошло уже не два дня, и не три, а седьмой вчера кончился. И хотя она согласилась с Пашкой, насчет того, что месячные не всегда приходят точно по расписанию, но вязкий страх рос, надувался липким пузырем и норовил Ленку в себя втянуть и там задушить, не давая вдохнуть.

Она села, потом снова легла, невнимательно слушая за стенкой мамины невнятные слова, и ее голос, полный упрека, а в ответ — папин кашель.

Лежа, откинула одеяло, ни на что, впрочем, не надеясь, подняла бедра, и стянув трусики, осмотрела их изнутри. Натянула снова и зажмурилась, изо всех сил желая снова заснуть и хорошо бы проспать весь этот день, проснуться завтра, от ноющей боли в низу живота. А она-то глупая, сердилась каждый месяц, на то, что болит, и мешают сложенные из ваты и хлопковых тряпочек прокладки, которые после приходится тайно выбрасывать, закатав в газетный тугой сверточек. Пусть бы болело.

Но вместо этого «пусть» и вместо милосердного сна снова пришла злая и страшная мысль, погружая Ленку в отчаяние. А вдруг она залетела? Что тогда? И время такое неумолимое, течет без остановок. Все, что написано было о времени в потрепанной энциклопедии, Ленка знала наизусть, и мысленно тысячи раз в день пересчитывала, когда придет тот самый двухмесячный срок, после которого даже бежать в больницу бесполезно, чтоб делать аборт. Два месяца, две недели из которых уже прошли!

… Еще можно попробовать купить те самые таблетки. У нее записаны названия. Но Ленка понимала, если бы таблетки все решали, никто на аборт не ложился бы. Да и купить их та еще проблема. Она помнит, как однажды в аптеке толстая тетка в белом халате поднялась за стеклом, нагибаясь ближе к круглому окошечку, и вдруг заорала зычным голосом на двух испуганных девочек, — одна только что тихим голосом попросила, по складам произнеся название. Кричала насчет умные сильно, задним умом. И что жалко не знаю мать, а то сказала бы, пусть вздует, как следует.

Девочки вылетели, цепляясь друг за друга и опуская лица, казалось, к самым коленям. А Оля Рыбка, положив на язык белую таблетку глюкозы, за ней и приходили по старой, детской еще привычке, прокомментировала печально:

— Я их видела уже, в центральной. Они там стояли возле шкафа, ну стеклянного того и пихались, ты иди, нет ты. Не зря боялись, видишь. Вот влипла бедная девка-то.

Влипла. Залетела. Все что угодно могла о себе вообразить Ленка, только не такое вот — тыщу раз обговоренное, обыденно-паршивое и унизительное этой как раз обыденностью. Голова ее просто ломалась от недоумения, как она вообще могла? Та самая Ленка, над которой слегка издевались дискотечные пацаны, когда Оля и Викочка, перед тем как согласиться провожаться или пойти посидеть в беседке в детском саду, обязательно смотрели на Ленку, и та кивала, или отрицательно мотала головой. Оскорбленные пацаны смеялись, сердясь, о, Малая сказала свое слово, она вам мать, что ли, чего вы на нее смотрите?