Дитя чудовища

— Хорошо. Тогда вставай во-о-он туда.

Я указал подбородком на длиннющую очередь кандидатов в ученики, заканчивавшуюся где-то в самом низу лестницы. Прыщавый юнец радостно покивал и вприпрыжку ринулся вдаль.

Я бросил вдогонку самое важное:

— Готовь деньги за услуги!

Передо мной стояла вереница сопляков, из которых никогда не выйдет ничего путного. Но факт оставался фактом: на них лачуга Куматэцу наживала баснословные барыши.

Я сосчитал головы балбесов и мысленно помножил на стоимость обучения. Все они хотели быть как Кюта, и, если бы каждый оплатил занятия на месяц вперёд, Куматэцу больше не пришлось бы перебиваться с подработки на подработку, красить стены и собирать чай. Да какие там подработки! Он мог бы съехать из этой грязной старой лачуги и снять просторный новый дом. Хотя о чём я вообще толкую? На эти деньги можно было бы построить собственную школу боевых искусств! Тогда бы он сделался по-настоящему богатым…

Да только вот сам Куматэцу плевать на всё это хотел. Он как раз обедал и горячо спорил с Кютой. Похоже, за восемь лет мало что изменилось.

— Что ты сказал, малец?

— Я сам буду решать, как мне тренироваться!

— Ну уж нет, делай как я говорю!

— Не хочу!

— Кюта уже взрослый, — назидательно заметил Хякусюбо. — Вот и обращайся с ним как со взрослым.

— Это с ним-то? Да у него даже шерсти никакой нет!

— Есть!

— И где она?

Эх, они могли поспорить даже из-за одной волосинки.

Мне, впрочем, казалось, что я понимаю Куматэцу. Может, Кюта и вымахал выше меня — для нашего друга ученик оставался тем же ребёнком, что и прежде. И Куматэцу хотелось, чтобы так продолжалось и впредь. Вот только детишки упорно взрослеют, и с этим ничего не поделать.

Кюта доел быстрее Куматэцу.

— Я победил. Мыть тебе! — отрезал он и выбежал из лачуги.

— Стоять! Я не договорил! — наставник кинулся вдогонку.

Кюта в мгновение ока сбежал по лестнице, на ходу бросив взгляд на очередь жаждущих записаться в ученики, и полетел дальше.

На толпу пришли поглазеть сыновья Иодзэна. Дзиромару заметил бегущего Кюту и крикнул ему:

— Привет, заходи к нам!

— Потом! — Кюта чувствовал Куматэцу у себя на хвосте и бежал не останавливаясь.

Поскольку Дзиромару на год младше Кюты, на тот момент ему было шестнадцать или семнадцать. Круглый живот и пышные брови за годы ничуть не изменились, зато шкодливый характер исчез вместе с поросячьей мордочкой. Он превратился в спокойного, располагающего к себе юношу. После того случая с данго он стал Кюте лучшим другом.

Дзиромару поскрёб внушительные клыки, которые отросли у него с возрастом, и добавил, обращаясь к стоявшему рядом брату:

— Вот Кюта молодец! Благодаря ему лачуга Куматэцу расцвела. Папа даже говорит, что они стали серьёзным конкурентом «Дозорному».

Итирохико было восемнадцать — на год больше, чем Кюте. Кажется, он и ростом был повыше. Когда-то этот парень походил на смазливого отличника, но за годы повзрослел и возмужал. Однако в глазах у него появилась какая-то странная тусклая искра, которой в детские годы не было, а ещё у него вошло в привычку так наматывать шарф, чтобы тот закрывал нижнюю половину лица.

— Куматэцу? Пф! Даже не сравнивай этого недоумка с отцом, — бросил он в ответ.

Итирохико никогда не расставался с шарфом. Весь город гадал, почему он так одевается, многие считали, что он прячет ожог. Однако правды не знал никто…

Ну да ладно.

Стало быть, я вам вкратце объяснил, как Кюта жил до семнадцати лет. Уловили суть?

Так уж сложилось, что именно в тот раз, когда Кюта выскочил из лачуги под возмущённые крики Куматэцу, за его выходкой последовала случайная, но очень важная встреча. Важная настолько, что она изменила будущее Кюты. Однако о ней я своими словами поведать не смогу. Поэтому дальше рассказ снова будет от лица Кюты…

Каэдэ

Куматэцу нёсся следом и ругался во всю глотку, так что мне пришлось нырнуть в переулки Дзютэна.

Надо сказать, в детстве бегать от него было куда проще: тогда я легко просачивался в находящиеся у земли дыры в стенах, протискивался в дверные щели и скрывался от медведя ходами, в которые его огромная туша просто не пролезала. Но со временем я вырос, и те лазейки спасти меня уже не могли. Теперь мне оставалось лишь тягаться с Куматэцу в скорости.

Наконец рёв стих вдали. Можно было успокоиться и отдышаться.

— Вот ведь приставучий… — бросил я, оборачиваясь и переводя дыхание.

Вдруг на глаза мне попался стул, а на нём — цветок, камелия в горшке. Символ окончания зимы и прихода весны. Родственница легендарной камелии, у которой весна длилась восемь тысяч лет и ещё восемь тысяч — осень…

И вдруг…

Гул.

До моего слуха донеслись посторонние звуки.

— Э? Где я?..

Нет, всё в порядке. Когда-то давным-давно я уже слышал подобное, и мне показалось…

Гул.

Я поднял голову и вгляделся.

Там, вдали, стояло марево, напоминая воздух, прогретый весенним солнцем.

Гул.

Нет, это был не Дзютэн! Я принял за марево толпу людей, пересекавших оживлённый перекрёсток.