Дитя Дракулы

Сейчас жена уже в постели, а я допиваю свой бренди и пишу эти строки здесь внизу. Благоразумнее подождать, пока она уснет. Ибо всем нам, полагаю, предстоят трудные разговоры и плавание в бурных водах.

Дневник Мины Харкер

7 декабря. С самого утра настолько не в духе, что даже писать не хочется. Пожалуй, оно и хорошо, что никто, кроме меня, никогда не прочитает эти строки, из которых может создаться впечатление, что я чересчур раздражительна и боюсь собственной тени.

Накануне вечером произошла пренеприятная сцена. Квинси нашел в газете какую-то любопытную заметку, которая, мне кажется, напомнила Джонатану о самых страшных событиях нашего прошлого. Он чрезвычайно разволновался и, к недоумению нашего сына, выбежал из комнаты.

Разумеется, здесь я ему глубоко сочувствую. Все мы видели жуткие зрелища в тот ужасный год, но больше всех досталось моему мужу. В замке, где его держали в плену, он был свидетелем таких событий, которые любого другого человека ввергли бы в пучину безумия. Но он выстоял – да, навсегда изменился, но сохранил волю и рассудок. Тем не менее для него испытания продолжаются, и в мире полно вещей, способных случайно напомнить ему о прошлом.

В этой своей душевной борьбе Джонатан неизменно получает от меня сострадание и поддержку. Сегодня утром, однако, он вызывает у меня еще и сильное раздражение, ибо когда вчера, успокоив Квинси, я отправилась на поиски мужа, то застала его не погруженным в мучительные воспоминания, а наедине с мисс Сарой-Энн Доуэль.

При моем появлении оба заметно смутились, Джонатан покраснел. Я всегда надеялась, что с возрастом мужчины умнеют. Но похоже, напротив, с годами их слабости лишь упрочиваются.

Вчера он улегся в постель очень поздно, наверняка чувствовал себя виноватым. За завтраком мы едва перемолвились словом. Со временем все пройдет, конечно, но это происшествие стало горькой приправой к нынешним тревожным дням.

* * *

Позднее. Подобно тому как постепенно тает иней под скупыми лучами зимнего солнца, так и наши с мужем отношения понемногу наладились в течение долгого дня.

Я совершенно уверена, что мисс Доуэль не питает к Джонатану ни малейшего влечения и что любые его фантазии касательно девушки не более чем мимолетная глупость. Вдобавок он ходит с таким горестным видом, словно вот-вот расплачется, и я больше не в силах это выносить. Вчерашний досадный случай ненадолго отвлек мои мысли от обстановки в доме, будто замершем в напряженном ожидании. Подобная атмосфера, безусловно, совсем не полезна для Квинси. Я сказала Джонатану, что надо бы нам отправить сына обратно в школу на последнюю неделю семестра, и он со мной согласился. Квинси проведет с нами еще два дня, а в воскресенье уедет.

О нашем решении мы сообщили ему за ужином. Он просто наклонил свою маленькую темноволосую голову и сказал с энергичной серьезностью, которая кажется мне несколько неестественной в двенадцатилетнем мальчике:

– Конечно, мама. Если вы считаете, что так лучше.

– Да, считаем, – подтвердила я.

– Нельзя запускать учебу, сынок, – без всякой необходимости добавил Джонатан.

– О. – Квинси недоуменно приподнял брови, потом на лице у него появилось странное выражение. – А знаете, я не думаю, что учеба очень уж важна, – медленно проговорил он, и было похоже, что эта мысль только сейчас пришла ему в голову. – Школьные знания мне не пригодятся. Уже не пригодятся.

Мы с Джонатаном тревожно переглянулись.

– Конечно пригодятся, – сказал муж. – Они станут краеугольным камнем твоей карьеры.

Квинси, казалось, не понял.

– Папа? Можно я сейчас посижу с профессором, а? – спросил он. – Хочу провести с ним побольше времени перед отъездом. Ведь другого случая может и не представиться.

И тогда, сквозь наслоения отроческих проблем и странных эмоций последнего времени, я вновь увидела прежнего Квинси – моего храброго, сильного, умного мальчика.

Потом он встал и вышел из комнаты.

Но все-таки я не вполне понимаю, зачем он проводит столько времени рядом с бесчувственным телом человека, уже неспособного сознавать его присутствие. Чудится здесь что-то нездоровое, не вполне нормальное. Может, Квинси получает своего рода удовольствие от этого опыта? От своей первой встречи с настоящим горем?

Ах, ну что же я за мать такая? Подозрительная! Бессердечная!

Дневник доктора Сьюворда (фонографическая запись)

9 декабря. Какое же счастье вновь заняться чисто интеллектуальной деятельностью!

Я говорю «интеллектуальной», но на самом деле тут другое. Да, сложнейшее умственное упражнение, но не только оно одно. Дневник покойного Р. М. Ренфилда – с самого момента, как я впервые взял его в руки, – оказывает на меня действие, сходное с электрическим разрядом. Когда прикасаюсь к нему, глажу обложку, с возрастающим волнением листаю страницы, на память приходит ощущение, которое испытываешь, когда идешь по проселочной дороге перед самой грозой – и воздух кажется живым, потрескивает электричеством.