Дитя Дракулы

Мы с мистером Шоном не заводили разговора о том, что произошло с нами в доках в день нашего возвращения в Англию. В конце концов, мы оба англичане и прекрасно понимаем, сколько важно уметь обходить молчанием и предавать общему забвению иные обстоятельства. Мы чуть ли не с пеленок знали – ибо оно давно признано обществом – великое преимущество, которое дают человеку лакуны памяти.

Пока все невысказанное клубилось и оседало между нами, наши с Габриелем отношения претерпели ряд незаметных изменений. Никогда еще он не имел надо мной такой власти, и никогда еще я от него так не зависел. Мы перебрались в дорогой, но обеспечивающий полную приватность отель в фешенебельном конце Шарлотт-стрит. У нас смежные апартаменты, но дверь между ними обычно заперта.

Интерьер выполнен в духе буржуазной роскоши, и я, всегда питавший слабость к декадансу, чувствую себя здесь как дома. По крайней мере, нахожу обстановку идеальной для несчастного больного вроде меня.

Мой недуг – штука тяжелая, изнурительная и скучная. Однако Габриель очень ко мне добр, довольно часто ко мне заглядывает и уже проконсультировался с несколькими специалистами, которые прописали постельный режим и заботливый уход.

Каждый вечер перед сном он навещает меня и заставляет принять тошнотворное лекарство, которое, по его словам, поможет моему выздоровлению. Настойка густая, кислая, с металлическим привкусом – но я подчиняюсь и выпиваю все залпом. Я повинуюсь Габриелю Шону вообще во всем. Ведь он, разумеется, желает мне только добра.

Сам Габриель очень занят. В Англии он вновь исполнился энергии и воодушевления. Чем именно он занимается и какие конкретно цели преследует, мне неизвестно. Однако я уверен, что сейчас его внимание сосредоточено не на поиске удовольствий, а на каких-то важных делах. Время от времени из соседней комнаты доносятся голоса – серьезные голоса, явно принадлежащие обладателям солидных профессий: юристам, парламентариям, высоким духовным лицам. Голоса людей богатых и влиятельных.

Лишь дважды дверь между нашими комнатами оставалась незапертой и приоткрытой. Первый раз – три дня назад. Невероятным усилием воли, мучимый болью, весь в жару и ознобе, я кое-как встал с кровати, доковылял до двери и осторожно заглянул в соседнюю комнату, где увидел мистера Шона в окружении весьма представительных мужчин, одетых во все черное. Один из них, как ни абсурдно, был с крупным ирландским волкодавом преклонного возраста. Сам Габриель выглядел серьезнее, чем когда-либо на моей памяти, – полный искренности и достоинства, он выслушивал вопросы и комплименты своих гостей с учтивым вниманием и почти царственной благосклонностью.

В лицо я никого из посетителей не узнал, но мне хорошо знаком тип людей, рожденных для власти, которые посредством разных методов и всевозможных рычагов управляют Империей (и которые, не будем забывать, когда-то сделали жизнь в этой стране совершенно невыносимой для меня и мне подобных). Я тихонько вернулся на свое болезное ложе и впоследствии ничего не сказал Габриелю.

Во второй раз дверь осталась незапертой и приоткрытой всего час назад, и даже сейчас я изо всех сил стараюсь убедить себя, что представшая мне сцена была лишь плодом моего воображения, просто галлюцинацией, вызванной болезнью. Как и три дня назад, я услышал в соседней комнате голоса – один принадлежал Габриелю, другой какой-то женщине. Что-то в их приглушенном, заговорщицком тоне привлекло мое внимание и побудило выбраться из постели. С дрожащими коленями и бешено стучавшей в висках кровью, я подкрался к двери и заглянул в щель.

Меня ожидало зрелище поистине ужасное, и конечно же – конечно же, если в этом мире дисгармонии и греха еще остается хоть крупица справедливости и здравого смысла, – ничего подобного просто не могло быть на самом деле. Мне кажется, я увидел Габриеля в полном респектабельном наряде, а перед ним – гораздо ближе, чем допускают приличия, – стояла наводящая ужас трансильванская женщина, Илеана.

Она поднесла ладонь к пустой глазнице Габриеля, и от прикосновения он резко вздохнул и тихо забормотал. У меня возникла безотчетная уверенность, что при этом странном контакте между ними двумя что-то произошло. Вдобавок ко всему в комнате был совершенно неожиданный запах: дыма и гари, хотя там ничего не горело.

Ни один из них двоих меня не заметил, во всяком случае так мне думается, и я тихонько вернулся в постель, покрытый липким потом и испуганный, но почему-то не особо удивленный.

Несмотря на все попытки убедить себя, что увиденное мною было галлюцинацией, мне кажется, в глубине души я знаю: все происходило в действительности. Что эта сцена означает в широком смысле, трудно сказать, хотя у меня есть несколько гипотез, одинаково неутешительных и безрадостных. Сейчас, когда пишу эти строки, я жду Габриеля с моим вечерним лекарством, моим темным зельем. Надеюсь лишь, что оно принесет мне покой, сон и порцию милосердного забвения.