Дитя клевера

«Симон», пометила сестра Кайна в соответствующей графе. В конце концов, эти имена очень созвучны.

* * *

Дот развернула желтое вязаное одеялко, в которое был запеленат ее малыш, и достала из-под него махровый подгузник, застегнутый булавкой с голубой головкой. Все правильно! Девочкам – розовое, мальчикам – голубое. Она положила ребенка себе на колени и стала медленно перебирать пальцем все десять крохотных пальчиков на его ножках. Потом начала осторожно гладить его коленки, прошлась вверх-вниз по его ручкам. Малыш полусонно перебирал в воздухе пальчиками, она поднесла его к своему лицу и поцеловала вначале в носик, потом в закрытые глазки, затем перецеловала все его личико от одного уха до другого. Стоило ее только подумать о том, что приближается момент расставания с ним, и у нее тут же перехватывало дыхание. Она, в прямом смысле этого слова, не могла сделать вдох-выдох. А потому Дот старательно гнала от себя мысли о неизбежном.

Она укачала малыша на руках, и он заснул, так она и держала спящего сына, крепко прижимая к себе, нарушив при этом установленное правило. Малыши должны спать только в своих кроватках в детской. Но ей было глубоко наплевать на все их правила. Пусть только попробуют сейчас отобрать у нее спящего сына!

– Соломон! Я хочу убежать с тобой. Завернуть тебя в одеяльце и унести отсюда прочь. Но у меня нет денег даже на автобусный билет до Саутенда. И что мне делать? Я же не могу ночевать на улице… С тобой – тем более… И я боюсь, что если они отыщут нас, то отнимут тебя у меня и передадут людям, которых я даже не знаю. И тогда я навсегда потеряю твой след… А так… так я хоть знаю, кому они тебя отдают, знаю, что те люди позаботятся о том, чтобы у тебя была чудесная жизнь…

Дот осторожно поцеловала малыша в макушку.

– Я хочу, чтобы ты знал, мой мальчик, что ты совершенно невероятным образом изменил всю мою жизнь. Может, у меня и не получилось стать твоей мамой навсегда, но те две недели, которые я была ею… я их никогда не забуду. Никогда! И потом целых девять месяцев ты принадлежал мне и только мне. Ах, какое это было замечательное время! Ты такой красивый, Соломон! Хочу, чтобы ты знал, сынок. Несмотря на то что твой папа бросил нас, ты был зачат в любви. Нас с твоим отцом связывало по-настоящему глубокое и искреннее чувство, пусть оно продлилось не так долго, как того хотелось бы. Запомни мои слова, сынок, запиши их навечно в своей памяти и вспоминай, когда вырастешь и станешь большим. Я знаю, ты будешь большим и сильным мальчиком, и у тебя будет прекрасная жизнь. И все же постарайся и запомни меня, Соломон, запомни эти прекрасные дни, которые мы провели вместе. Запомни! Потому что я, малыш, буду помнить о них до самой своей смерти.

Дот покормила Соломона и долго не отпускала от себя, прижимая к груди. Она рисовала пальцем на его спинке какие-то маленькие кружки, обнимала, обволакивала со всех сторон. И все время шептала что-то ему на ухо в отчаянной надежде, что ее слова запечатлеются где-то в глубинах его подсознания и всплывут в памяти в нужный момент его жизни.

Сестра Мария негромко постучала в дверь, а потом осторожно просунула голову в комнату. Дот знала, что именно монахиня собирается сказать ей, и по лицу полились слезы. Горячие капли катились по щекам, казалось, прожигая их насквозь, душили, мешая говорить.

– Супруги Дьюбос будут здесь через пару часов, – начала монахиня не совсем уверенным тоном. – Если у вас хватит сил собрать малыша и отвезти его до привратницкой самой, это будет замечательно. Но, если вы не можете, Симона отвезет кто-нибудь другой.

Судя по всему, сестра Мария не в первый раз в жизни произносила эту речь. Дот вспомнила вдруг, с каким достоинством держалась та молодая мать, сопровождая свою дочь Грейси. Она безупречно выполнила свой последний материнский долг по отношению к девочке.

– Нет, у меня хватит сил! Я отвезу его сама!

Два часа пролетели, как одна секунда. Дот в последний раз искупала сына, умиленно наблюдая за тем, как он сучил ножками в теплой воде. Потом осторожно помассировала его тельце нежной муслиновой салфеткой, присыпала промежность тальком, надела подгузник и непромокаемые трусики, а сверху – белые ползунки. Все в строгом соответствии с инструкцией. Она покормила его в последний раз и снова поднесла его лицо близко-близко к своему, вдыхая в себя полной грудью выдыхаемый им воздух.

Нарядная коляска уже поджидала их у дверей. Дот осторожно положила сынишку на тоненький матрас с едва заметной вмятиной посредине. Скольких еще малышей до ее Соломона видела эта коляска! Грейс, Софи, сотни и сотни других… Она тщательно заправила края одеяльца, чтобы малыш не почувствовал никаких сквозняков, потом подняла верх коляски и в последний раз взглянула на спящего ребенка, чтобы запечатлеть его образ в своей памяти на всю оставшуюся жизнь. В ногах сына она положила голубой комбинезон, цвета неба над островом Сент-Люсия. После чего медленно двинулась по коридору к выходу.