Дитя подвала

Загремел гром, молнией рассекая мглистое небо надвое, словно тесаком.

Он моргает, губы беззвучно шевелятся.

«Почему? Я не хочу вниз!» – хочет крикнуть он, но с губ срывается невнятный писк. Он постепенно набирает скорость. Он уже не «бабочка» и не «перышко». Он просто кусок мяса, с требухой и костями, который несется вниз. Тучи расступаются, и он с ужасом видит угрюмый лес, ощетинившийся мертвым частоколом деревьев.

Еще один удар, и он с паническим ужасом начинает понимать, что к нему возвращается память. Он все отчетливее ощущает боль. Он чувствует кровь на своих губах. Он видит материализовавшиеся пороки человека, самые низменные и отвратительные, которые только могут быть в природе, и они злобными крысами мечутся в его воспаленном мозгу.

А еще он видит его.

Он стоит, хитро ухмыляясь, раздвинув руки в пригласительном жесте. Руки по локоть обагрены дымящейся кровью. Он указывает в черный зев пещеры, из которой тянет могильным холодом.

«Давай, сынок, – шепчет чудовище, которое волею судьбы оказывается его отцом. – Давай ко мне… и не заставляй меня ждать…»

Кап!

Превозмогая тошноту, Артур с трудом разлепил веки.

Глаза резануло слепящим светом, как бритвой.

Кап!

«Это не удары, – промелькнула у него мысль. – Это просто вода…»

Молодой человек поднял голову, убедившись в своей догадке – на грязном, облупившемся потолке расплылось темное пятно, лениво сочившееся каплями.

Артур попытался сесть, но тут же понял бессмысленность своего желания – его руки и ноги были надежно стянуты скотчем.

– Очухался? – раздался за спиной голос отца. И прежде чем Артур успел что-то сообразить, жилистые руки подхватили его, словно щенка, и с силой опустили на грубо сколоченный табурет.

– Папа… – пролепетал Артур.

– Ага, – хмыкнул Малышев, обходя сына и садясь перед ним на точно такой же табурет. – Как только ты получил по рогам, я для тебя снова папа? А куда же делась вонючая мразь?

Артур испуганно смотрел на отца. У молодого человека был вид больной дворняги, которую не пинает разве что ленивый.

– Я не понимаю, что…

– Чем ты смазал стрелу, паршивец? – перебил его Сергей. – Я чуть ласты не склеил, мать твою.

– Какая стрела? Я… я ничего не делал, – промямлил Артур, кусая губы.

– Ну да. Еще скажи «я больше не буду». Я поставлю тебя в угол, и через десять минут мы обо всем забудем.

– Мне больно, папа, – с мукой в голосе проговорил парень.

– Мне тоже, – кивнул Малышев, коснувшись пальцами свежей повязки на плече. – Охрененно, между прочим, больно.

– Развяжи меня, – взмолился Артур. – Прошу, пожалуйста!

Сергей расхохотался.

– Да я скорее суну свой хрен в пчелиный улей, чем поверю тебе! – воскликнул он. – Я вообще боюсь прикасаться к тебе, Арчи! Похлопаешь тебя по плечу, а из кожи шип выскочит, отравленный какой-нибудь хренью. Лечись потом от бубонной чумы и прочих трипаков… Нет уж, мальчик.

Он повернулся и подвинул к ногам замызганное ведро, от которого несло затхлостью.

– Я хочу показать тебе одну вещь, Арчи. В этом ведре, в соляном растворе, – все, что осталось от человека, который когда-то имел неосторожность угрожать мне пистолетом.

Артур с трудом сглотнул. Он не хотел смотреть, но это заляпанное жиром и грязью ведро, наполненное темной жижей, гипнотизировало его, словно удав беспомощного кролика.

С тихим всплеском Сергей опустил руку в ведро и вытащил наружу человеческий череп, в левом боку которого зияла бесформенная дыра. Еще одно отверстие, круглое и небольшое, виднелось на лбу.

– Я держал этого парня здесь почти два месяца, – зевнув, сообщил Малышев, продолжая держать череп за пустую глазницу. С костяного подбородка срывались мутные капли, шлепаясь обратно в ведро.

– Каждый день я шлифовал его голову рашпилем, Арчи. Я никуда не торопился, спешить мне некуда. Стесывал понемногу, примерно десять-двенадцать движений в день. Сначала содрал кожу с волосами, потом обнажилась кость. Все, что покрывалось заживающей коркой после очередного сеанса, утром следующего дня неумолимо сдиралось заново, и углублялось дальше. И этот парень был жив. Дыра росла с каждым днем, она, как ты понимаешь, уже не могла зажить сама собой. Наконец стал виден мозг, и скоро там завелись черви. Очень быстро бедолага сошел с ума. Когда я приходил, он плакал и смеялся одновременно, пуская пузыри изо рта.

Сергей указал на крохотную дырочку посреди лба.

– А знаешь, откуда это? Нет, это не рашпиль. У меня был брелок, который я сам смастерил после службы в Афгане – пуля от «калаша». Эту пулю после очередной вылазки вытащили из моей лопатки. Так вот, я вколотил этот боевой «сувенир» парню молотком прямо в лоб. После этого он прожил еще целый день, только лежал и тихонечко плакал. А к вечеру, как говорят североамериканские индейцы, отправился в Долину снов.

– Зачем… зачем ты мне все это рассказываешь? – всхлипнул Артур.