Дитя среди чужих

Лиам стремительно добегает до Тимоти, опускается на колени на песчаном склоне скалы и видит тело сына, зажатое между двумя большими камнями в неглубокой расщелине в прибрежных скалах. Море бушует в двадцати ярдах от него, всплеск каждой волны кажется предупреждением. Они приближаются! Они приближаются!

– Мне больно! – кричит Тимоти снизу. Маленькая рука тянется из темноты. Лиам лежит на животе, не смея повернуться обратно к мельнице, не желая знать, сколько у него осталось времени, потому что время не имеет значения. Важно лишь освободить своего мальчика, уберечь от опасности. Он не думает о трех выстрелах, не представляет, что случилось с женой.

Он сосредотачивается на руке.

Большой, тяжелый ботинок опускается ему на спину, каблук врезается в позвоночник между лопатками, придавливает. Три длинные тени тянутся по коричневым скалам, их серые головы расходятся в траве, отделяющей пляж от невысокого гребня. Его сын съеживается в тусклом свете расщелины, и теперь единственная надежда Лиама – что они его не видят, что он будет молчать, пока его отца убивают.

В повторяющемся кошмаре существо появляется из-под Тимоти, обхватывает его лицо и грудь скользкими черными руками и тащит вниз, в темноту.

В этом сне, отравленном сне, кроется правда, настоящее воспоминание, от которого он бежал через континенты и океаны. Сквозь время и пространство, превратил свое сердце в камень и тем самым стал наихудшим преступником: убийцей, похитителем детей. Похороненная, скрытая часть его надеялась, что, превратившись в монстра, он сможет забыть человека, которым когда-то был.

Однако в этом сне нет никакого существа в темноте.

Нет никакой лжи.

Он изо всех сил пытается освободиться, пока приклад пистолета не ударяет его по затылку. Мир сереет, покрывается туманом, а его тело обмякает. Глаза закатываются, но он все еще в сознании, все еще может посмотреть вниз и увидеть перепуганное лицо своего мальчика, услышать, как его сын кричит мужчинам:

– Прекратите! Остановитесь!

«Молчи,– думает он.– Пожалуйста, перестань кричать. Они слышат тебя, Тим, они видят тебя».

– Ты в сознании, Лиам? – голос Шоу, как шина по гравию.– Ты видишь, брат?

Затем раздается грохот выстрела из дробовика.

Лиам кричит, но звук приглушен, потому что у него звенит в ушах, он почти оглушен взрывом. Ему кажется, что он кричит издалека, как будто весь мир каким-то образом омертвел. Он смотрит на искореженное, окровавленное тело своего сына и выкрикивает его имя: Тимоти! Тимоти! НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ…

Он не чувствует, как ботинок сходит с позвоночника, не замечает мужчин, когда они уходят, оставляя его наедине со страданиями, оставляя жить с последствиями того, кем он был, со смертью человека, которым он надеялся стать.

Позже, в шоковом состоянии, он спускается вниз, чтобы забрать тело, рыдая и проклиная умирающее солнце. Он баюкает его в темноте, обхватив руками своего мальчика, пока разум разлетается вдребезги, как бьющееся стекло.

В этом сне нет лжи, есть только правда, вина и стыд. В темноте нет никакого существа. Есть только человек, которого Лиам потерял, но теперь нашел снова.

8

Дэйв открывает глаза и с удивлением обнаруживает, что комната все еще погружена в темноту. Он переворачивается на бок и видит затененную фигуру спящей рядом жены, ее дыхание мягкое и ровное. Он смотрит на часы. Почти четыре утра.

Сон настолько горит в его памяти, что Дэйв почти чувствует холодную росу леса на ногах, когда вытаскивает их из постели, улыбающееся лицо его мертвого брата так живо в сознании – повторяющиеся три секунды – и его последние слова, отпечатавшиеся в мозгу, как шрам:

Найди его.

Дэйв поднимает с пола спортивные штаны и надевает их. Сует босые ноги в стоптанные тапочки и натягивает через голову толстовку с эмблемой Университета Сан-Диего, его альма-матер.

Он осторожно открывает дверь спальни, боясь разбудить Мэри, а потом еще осторожнее закрывает за собой. Из гостиной доносятся тихие голоса. Наверное, утренняя смена начинается не раньше шести, если верить последним нескольким дням, а сейчас полицейские просто измождены, их тошнит от его дома и его кофе; они напряжены от постоянного ожидания входящего звонка, угрозы извне… всего и вся.

Дэйв направляется в гостевой туалет, чтобы пописать и – полностью отбросив идею снова лечь спать,– почистить зубы одноразовой дорожной зубной щеткой, которые Мэри складывает в шкафчик под раковиной. Мужчина морщит нос от остаточной вони чьего-то дерьма и вздыхает при виде обрывков туалетной бумаги на полу, переполненного мусорного ведра и зачитанных, влажных журналов, лежащих на раковине рядом с унитазом.

«Пора вызывать уборщиков»,– праздно думает Дэйв, пока мочится, но основная часть его сознания сосредоточена на будущем разговоре с агентом Эспинозой, которому придется объяснить его наводку, его – называй вещи свои именами, Дэйв – его видение.